Вроде бы очень привычное занятие – ходьба. Но не на Камчатке. На Камчатке ходьба – это опасный спорт. Что говорить про езду на диких горных автобусах?
На стене дома было написано:
Лавиноопасный участок.
Стойка машин и оставление детей без присмотра небезопасно!
Дом был самый обычный, наполовину деревянный, состоящий из шестнадцати квартир. Внизу, в парадной, дровяной складик. На дверях висят допотопные почтовые ящики.
Дверь мне открыл невысокий смуглый мужчина. Да, это адрес прихода. Нет, по утрам мессы не служатся, только вечером. Да, сам он священник. Нет, я его не оторвал, мы можем поболтать.
Сперва мы разговаривали, просто стоя в прихожей. Потом я все-таки разулся, прошел на кухню, и отец Себастьян напоил меня индийским кофе. Над столом висела карта мира с надписью: «Вначале сотворил Бог небо и землю». Отыскать на этой карте точку, в которой я находился, было почти невозможно.
Родом отец Себастьян был из Индии. Он рассказывал, что чиновница из ОВИРа специально проверяла: отец Себастьян является первым за всю историю полуострова гражданином Индии, доехавшим до этих мест.
На тот день у меня была запланирована поездка на военном катере по Авачинской бухте. Я плюнул и никуда не пошел. До темноты разговаривал со священником, а в полседьмого мы пошли в часовню, где отец Себастьян служит мессы.
На самом деле «часовня» – это очень старый деревянный дом, висящий над склоном вечных камчатских холмов. Всего одна лавина – и местным католикам (всем восьмерым местным католикам) придется искать новое место для своих встреч.
Через двухметровые сугробы к дверям была протоптана узенькая тропинка. В помещении, где идут службы, на стене висело большое деревянное распятие.
Нас было всего двое: священник и я в качестве единственного прихожанина.
На протяжении своей жизни я участвовал во множестве богослужений. Самых разных. В том числе очень странных. Но никогда еще я не был единственным прихожанином.
Нас было двое в этой пустой, скрипящей деревянной коробке… Вернее, трое. Я, смуглый человек из Индии, которого я называл «отец», и Тот, Кто пообещал, что где двое или трое соберутся ради Него, там и Он будет с ними…
А если не хочется лететь на восток, можно двинуть на запад. Говоря точнее, на юго-запад. В Среднюю Азию.
Там, всего в трех часах лету от Бурятии, среди песков живут братья-францисканцы. Согласно местной легенде, их церковь стоит на том месте, где некогда жил библейский пророк Иов, которого мусульмане чтут под именем Айюб.
Едва приехав в Самарканд, я, помню, купил себе туристическую карту. Что именно на ней изображено, понять я так и не смог.
Во-первых, узбекские названия улиц были нанесены на карту латиницей. Во-вторых, эти названия не имели ничего общего с тем, как улицы назывались на самом деле. А в-третьих, никакого отношения к реальности не имели и контуры улиц: то есть там, где, судя по карте, должен был начинаться большой проспект, я видел просто пустырь, а там, где проспект должен был кончаться, он, наоборот, вдруг возникал.
Полумесяцы на карте отмечали местонахождение мечетей, звезда Давида – расположение синагоги, а крестами были отмечены церкви.
Никакой синагоги в Самарканде не было и в помине. Большая часть мечетей давно развалилась от старости. А понять, что скрывается за крестами (занимающими на карте сразу по два квартала), было сложно.
В воскресенье с утра я отправился искать католическую церковь. Надежды на то, что я ее найду, не было никакой.
Город был пропитан пылью и отчаянием. Карта уверяла, что церковь где-то рядом, но никакой церкви видно не было.
Зато я нашел здание Национального банка: рухнувшая крыша… пустые окна даже без рам… груды битого кирпича… черные провалы дверей. Самое интересное, что банк функционировал. Я смог поменять в нем $20. Банковская девушка, конечно же, надула меня с курсом, но не очень сильно, так что мы остались друг другом довольны.
Побродив по клаустрофобическим улочкам, я уперся в здание, более или менее похожее на храм. На здании висела вывеска «БИБЛИОТЕКА». Я зашел внутрь.
В абсолютно пустом помещении не было ни единой книжки. Зато на полу, на коврике, сидели мужчины в тюбетейках и пили чай. Вряд ли это были библиотекари. Я спросил:
– Это церковь?
Мужчины помолчали. Потом начали испуганно переглядываться.
– Я спрашиваю: раньше здесь была церковь, да?
В вопросе мужчинам почудился подвох.
– Слушай, мы тут не трогали ничего! Чего тут было раньше, не знаем. Клянусь, не трогали, веришь? Нам тут сидеть разрешили. Но если ты против, мы уйдем.
Я вышел из библиотеки на пыльную улицу… жаркую и пыльную улицу… самую жаркую улицу в мире, вдобавок насквозь пропитанную пылью. Я плавился от жары. А вокруг ходили мужчины в чалмах, женщины в шароварах, дети в тюбетейках и дедушки в синих полинявших халатах, а под халатами у дедушек были надеты майка, рубашка и пиджак с орденами.
Здесь, на границе пустыни Кызылкум, нет церквей. Я понял это очень отчетливо. Здесь есть сорокаградусная жара, даже в тени, и ослики, пасущиеся в тени развалившихся домов. Церквей нет.