Выехав из Кызыла на север, в течение следующих двух недель чего я только не видел. Я взбирался на вершину самого громадного в Азии кургана Салбык. И заглядывал в глубь знаменитой Кашкулакской пещеры, на дне которой живет злобный дух и где даже самые отпетые спелеологи сходят с ума в течение получаса. А кроме того, я перепробовал целую кучу странных блюд: жаркое из верблюжьего горба, шашлык из оленины, пельмени с грибами тундры и сырую рыбу по-ненецки…
Ах, эта рыба!.. она была нежная… не такая, конечно, нежная, как моя жена, но все-таки.
Наверное, это такие подростковые комплексы. Чтобы чувствовать себя мужчиной, мне до сих пор необходимо… ну, если не открыть Северный полюс, то хотя бы съездить посмотреть: что же такое там открыли до меня?
Полет на полюс немцы не оплатили. Но маршрут вышел все равно ничего. За пятнадцать дней я проехал с самого юга на самый север моей громадной страны. От гималайских предгорий до Северного Ледовитого океана. Правда, неплохо?
3
Последним пунктом программы был Нарьян-Мар, столица Ненецкого автономного округа. Прибыть в этот город мне хотелось на чем-нибудь вроде оленьей упряжки. Но оленей в окрестностях Нарьян-Мара не было. Их уже отогнали на летние пастбища. Так что до города я добирался на снегоходе. За рулем сидел водитель из местных. Он сказал, что его настоящее имя мне все равно будет не выговорить, так что я могу называть его Эник.
Большую часть пути Эник молчал. Ехать было скучно. Тундра была бесконечная и однообразная. Лет семьдесят назад коммунисты попробовали согнать местные племена в оленеводческие колхозы. Кто-то подчинился, а одно ненецкое племя ямб-то решило, что безопаснее будет исчезнуть. Ушло в Большую тундру и потерялось.
Беглецов искали НКВДшники с автоматами и ученые-этнографы. За ними посылали погони и следили со спутников. Но найти так и не смогли. В следующий раз ямб-то появились только в 1986 году. Аборигены закупили чаю и сигарет и опять без следа пропали. Я же говорю: местные территории ОЧЕНЬ огромны.
Один раз Эник все-таки попробовал завести беседу:
— Во-он тот изгиб реки видишь?
— Ага. Вижу.
— Там в прошлом году грузовой вертолет упал.
— Да?
— Восемь мужчин умерло. Разбились они. А знаешь, что хорошо?
— Что же тут может быть хорошо?
— Хорошо то, что вертолет вез шоколадки «Сникерс» и водку в баночках. Как называется?
— Джин-тоник?
— Да! Отличный напиток! Двенадцать тонн водки и шоколадок! Наша бригада всю зиму вокруг этого места кочевала. Каждый день кушали и выпивали… Хорошо нам было.
3
До самого Нарьян-Мара снегоход добрался к пяти часам утра местного времени. День был серый, пасмурный. Этот день начался три недели назад, а закончиться должен был к середине августа. Тусклое солнце висело над Нарьян-Маром и недовольно морщилось. Солнцу предстояло, не заходя, освещать эту дыру еще несколько месяцев подряд.
Сам город немного напоминал Флоренцию. Нарьян-Мар тоже можно было весь обойти за полчаса. Правда, это было единственное сходство. Пойти некуда. Заняться нечем. Полдня я просто просидел на берегу северной реки Печеры. Около двух часов пополудни съел купленную еще в Перми банку ананасов. А около четырех почитал оставленную кем-то газету «Комсомольская правда» двухнедельной давности. От ананасов руки у меня стали липкие, а от газеты грязные.
Идти было совершенно некуда. Я смотрел на воду и думал о том, что за последние две недели видел не меньше десяти сибирских, уральских и приполярных городов. И все они по внешнему виду совсем не отличались друг от друга. Пять улиц вдоль и семь поперек. Почему так? Вон в Канаде или Австралии тоже просторы. Но там каждый городок или регион — совершенно особый мир. А у нас, куда ни приедешь, основной архитектурный стиль — тюремного вида бараки.
Чтобы считать задание немецкой газеты полностью выполненным, мне оставалось проехать километров двести вниз по реке — и все. Там лежит Северный Ледовитый океан. Проблема состояла в том, что никакого регулярного сообщения с побережьем океана не было.
У самого берега болтался на привязи сгнивший, проржавевший дебаркадер. Чтобы попасть на борт, нужно было пройти по хлипким доскам и немного поперепрыгивать по здоровенным автомобильным покрышкам. К дебаркадеру была пришвартована хлипкая лодка. Толстый одышливый мужчина пытался вручную завести мотор и оглушительно матюгался. Я спросил, не прокатит ли он меня? Я заплачу.
— Мне твои деньги не нужны. Хочешь, садись, так поедем.
— И куда вы направляетесь?
Мужчина произнес длинное эвенкийское название местности. Мне оно ни о чем не говорило.
— Далеко это?
— Нет. Не очень. Трое суток ходу.
(Трое суток? На этом дырявом ведре? Он что, серьезно?)
— И что там?
— А ничего. Тундра! Дом, в котором я живу. И еще два дома.
— А обратно вы меня потом привезете?
— Чего же привезти? Привезу. Только следующей осенью. Раньше от нас никто в город не поедет.
Я понял, что пора возвращаться домой.
4
Всю дорогу в самолете я составлял план. Прикидывал, что именно напишу мюнхенской газете. Мне хотелось куда-нибудь съездить — и вот, съездив, я наконец возвращался. Я был преисполнен ощущениями.
В Москве со здоровенного «Ил-86» я пересел на маленький «Ил-18». Очередь на посадку состояла из опрятных людей в модной одежде. А я был пыльный, небритый и усталый. В Петербурге самолет приземлился в шесть вечера. Дома я был около семи.
На улице, разумеется, шел дождь. Вечный петербургский дождь. Какая Тыва? Какое Заполярье? Все это дезинформация. Нет и не может быть на свете ничего, кроме этого вот дождя. Этот дождь вечен и всеобъемлющ. Он был всегда и будет везде.
Почему-то мне казалось, что, едва я нажму на звонок, дверь распахнется и жена бросится мне на шею. Но звонить пришлось долго. Потом жена наконец открыла. Плечом она прижимала к уху телефонную трубку и вытирала мокрые руки кухонным полотенцем.
Вытянув губы («Целую!»), она махнула рукой («Давай! Проходи!») и глазами показала, что секундочку — сейчас доболтает с подружкой и придет. Я прошел в собственную прихожую. За две недели отсутствия я успел забыть, как она выглядит.
На кухне тесть, взобравшись на табуретку, чинил карниз. Пока меня не было, с карнизом что-то случилось, и тесть специально приехал к нам в гости, чтобы его починить.
— Приехал? Привет! Где был?
— Я был в…
— Прости, не подашь молоток? Ага, спасибо… А теперь во-он тот гвоздик.
— Который гвоздик?
— Вон лежит.
— Пожалуйста.
Положив трубку, жена вернулась на кухню. Поцеловала меня в щеку. Сказала «привет» и спросила, привез ли я подарки.
— Какие подарки? Ты хоть приблизительно представляешь, где я был?
Жена сказала, что не представляет. Но я ведь сейчас ей все расскажу, да? Еще она спросила, буду ли я пить кофе.
— Наверное. Да, буду. Точно! Я выпью кофе. Ведь там, откуда я приехал, сейчас глубокая ночь.
Жена сказала: «Да?»
— Представляешь, там есть места, где до сих пор лежит снег! Огромные сугробы снега! Некоторые я вот этой рукой трогал сегодня с утра! А еще…
Жена еще раз сказала: «Да?».
— Пока я добирался до Печерской губы, то…
Жена сказала, что, ах, как это здорово! Ее муж добирался до Печерской губы! А вот к кофе у нас ничего нет. Может, я схожу? Все равно переодеться я еще не успел. Что именно купить в магазине, она мне сейчас напишет.