Да. Энни, черт возьми, по каким причинам ты вообще тогда этим занималась?
Не знаю. Я не настолько альтруистична. Наверное, хотела, чтобы Финник мною гордился. Нет. Это поверхностно. Наверное, мне хотелось, чтобы мною гордился не только он. Я это делала, чтобы его не забывали? Нет. Я этим занималась, потому что хотела, чтобы остальные меня знали не как ту сумасшедшую из игр, которая лишь по случайности не отбросила коньки. А как Энни Кресту? Оборву здесь запись. Я немного устала, Джоанна.
Я тоже устала. В недоумении смотрю на небо сквозь окно. Открываю глаза навстречу холодному лунному свету и закрываю навстречу тьме. Но свет все равно силен.
КАССЕТА 11.
Я тебя раздражаю, Джоанна?
Нет, Энни. Ты меня пугаешь.
Поверь, я и сама себе надоедаю. Но сказать нужно и я не боюсь так обнажить душу перед тобой, ведь у меня исчезли даже те последние остатки достоинства, которые по определению от меня ожидались. Я знаю, что планируемое мною действие довольно иррациональное. Но была ли я вообще когда-нибудь логичной?
Нет, не была.
Откровенно говоря, я не знаю, я не могу решить, что для меня важно, а что нет. У меня нет никакого стимула, чтобы дальше двигаться. Я не вижу перспектив и никогда не видела их. Они у меня были только потому, что у меня был Финник. Скажи мне, Джоанна. А могли ли бы мы подружиться, если бы не было бы Финника? Ты ведь возилась со мной только из-за него? Кем я была для тебя? Можешь не врать, я все равно не услышу.
Правда заключается в том, что я не знаю. Откуда мне знать?
У меня имелись приятели в дистрикте до игр, но потом все они исчезли. И я стала нелюдимой до встречи с Финником. Энни, почему ты задаёшь такие вопросы, когда можно просто не думать?
Разве я была плохой подругой? Разве важно, как мы познакомились?
Энни, прости. Я не могу винить тебя в том, что ты не контролируешь себя, что жалеешь себя вместо борьбы, что ты не способна жить вопреки всему. Я не имею право требовать от тебя быть сильной, пока сама избегаю своих страхов. Нет, я не считаю себя униженной, но разбитой. А одним из молотков стала ты. Нет, снова я за старое. Перестань винить остальных, Джоанна. Энни сделала свой выбор, а твоя задача выслушать до конца. Не осуждать, принять и простить себя.
КАССЕТА 12.
Джоанна, я записываю эти кассеты не для того, чтобы оправдать свои действия.
Я знаю, Энни. Я знаю.
С моей стороны было неправильно сначала испуганно спрятаться в глухой панцирь и скрываться в бездне, а потом все это рассказывать тебе, лишённой возможности меня отговорить. Ты имеешь полное право злиться на меня, тебе не обязательно меня прощать.
Я давно простила тебя. Но не могу ещё простить себя.
Но я здесь не за этим. Я здесь, чтобы исповедаться пред тобой. Я испытываю к тебе смешанные чувства, но все же доверяю, ведь Финник доверял тебе. Никто здесь не виноват. Ты не виновата.
Я не виновата?
Это был мой выбор. Моё очень личное решение. Грустная и безнадёжная, бессмысленная концовка пьесы. Грустный клоун уходит за занавес. Для него это не смерть, а избавление от боли. Можешь считать так.
Нет, не могу. Может когда-нибудь я приму твою реальность. Но не смогу перестать оплакивать тебя. Ты потеряла ориентацию в темноте? Ведь погас твой свет, который направлял тебя, заботился о тебе и следил, чтобы ты не заблудилась. Прости, что не протянула тебе карманный фонарик вместо него.
А ветер все крепче дует. Воет вместо меня, пока я безмолвна. Слышу, как капельки дождя барабанят по крыше. Ну же очнись, очнись. Почему ты прячешься? Словно я тону в колодце как на играх самой Энни.
Сколько я могу извиняться в пустоту? Все равно никто меня не услышит. Появляется решимость дослушать кассету и закрыть эту страницу. Последний раз нажимаю кнопку «прослушать». Сильный ветер открывает окно, и леденящий воздух пронизывает моё лицо.
КАССЕТА 13.
Голос Энни дрожит. Она плакала. Узнаю ту Энни, которую я знала. Это плохо.
Прости, прости и прости. Я больше не могу сосредоточиться на этом мире. Я не поправлюсь. Я ненавижу жизнь. Может, я люблю её? Определённо нет. У нас все равно ничего не вышло бы с Финником. Он бы тоже сошёл с ума, будучи рядом со мной.
Нет, он бы выдержал. Он любил тебя до безумия. Мы любили тебя. Ты была любима, знала ли ты этого?
Но для тебя ещё есть шанс. Джоанна, помирись с ней. Ей тоже должно быть нелегко.
Кого ты имеешь ввиду? Нет, ты что? С ней? С этой кровожадной убийцей?
Но ведь я и сама в каком-то смысле тоже убийца.
Всем победителям нелегко, но я не победитель, Джоанна. Я проигравшая. Прощай.
Прощай, Энни. Запись прекращается.
Я не хочу, чтобы ты уходила.
III.
Ливень прошёл. Чувствую запах земли. Встречаю рассвет у моря. Скоро оно и наступит. Ветер медленно подгоняет персиковые облака. Гляжу на небо и думаю, что я выжила. Выстояла. Смогла дослушать кассеты до самого конца, потому я и здесь. Сквозь туман мне мерещится она. В лёгком платьице парит над водой и улыбается. Но не глядит на меня. Довольна ли она? Обрела ли свободу?
Я не знаю. Она плавно уходит за горизонт. А вслед за ней и мои тревоги. Не могу сказать, что я безмятежна. Но определённо спокойна. Во мне существует лишь лёгкий налёт грусти, смутная тень сожалений. Но нет той вчерашней боли. Я могу снова твёрдо стоять, но не бежать.
Потому неторопливо плетусь к дому Энни.
Захожу в тёмный коридор, отворяю занавески, и слабые лучики солнца падают на мраморный пол. Такой же пол был во дворце правосудия в том проклятом дистрикте. Это мне напоминает о ней. О моем недруге. Надо бы ей позвонить и разузнать, что с ней. Как-никак из одного конвейера. Немного нервничаю, но вздохнув, набираю номер её дома. Пора прекратить эту болезненную ненависть по отношению к ней.
Я больше не буду жить неразрешённостью и недосказанностью.
2-62-28-75
Идут гудки. Жду, когда мне ответ хриплый голос другой победительницы, которая все ещё жива. Нас осталось мало, наверное, нужно хоть как-то переговорить. Разобраться со всем этим, она тоже должна была услышать о смерти Энни. Щёлк. Машинистки, наверное, уже соединили нас. Улыбнувшись, говорю с сарказмом:
— Энобария, ты там ещё не сдохла?