— Вы еще успеете, — сказал папа, — и всё проверить, и, очень может быть, на другие планеты слетать.
Папа вспотел и стал платком лоб вытирать.
— Ну, вот и всё, друзья, А теперь, — он перевернул фанерный лист и снова прислонил его к дому, — вернемся на землю и будем заниматься своими делами. Пойдем, Шурик. У нас с тобой еще много дел на земле.
Мы пошли в дом и, как взглянули на часы, так и ахнули. Оказалось, время уже к обеду, а мы еще научную книгу о пище не дочитали. Но папа подумал и говорит:
— Может быть, сегодня мы лучше пойдем обедать в столовую? Это очень даже хорошо, и сэкономим время. А об ужине и завтрашнем дне решим позже. Да, собственно, уже и идти пора. Зови скорее Валёнку!
И мы пошли в столовую. Но столовой в поселке, где мы жили, не было, а была только чайная. Раньше я думала, что там все пьют чай. Но оказалось, что чай в чайной никто не пьет, а сидят там дядьки с рынка и пьют пиво из больших стеклянных кружек.
Мы уселись за стол, покрытый клеенкой, и папа принялся читать напечатанный как стихи список кушаний, который назывался «меню». Он был напечатан на машинке, но так бледно, что папа два раза снимал и протирал свои очки. Наконец он спросил:
— Кто станет протестовать против щей с мясом? Я думаю, что никто.
С чего бы нам протестовать против щей с мясом?
— Так, а на второе, м-мм… — замычал папа. — Вот. Бараньи отбивные и затем компот.
Он отложил меню в сторону и взялся за газету. Газеты папа почему-то всегда читал с конца. Он прочитал всю последнюю страницу, но к нам никто не подходил. Потом явилась старушка в халате о тряпкой. Она сказала: «Извините, побеспокою…», вытерла клеенку, оставив на ней разводы, похожие на волны, и ушла. Мы еще немного подождали. Потом папа отложил газету и строго посмотрел на буфетчицу, которая наполняла кружки пивом из захлебывающегося пеной крана.
— Скажите, пожалуйста, — обратился к ней папа. — Сюда кто-нибудь подойдет?
— Подойдет, — ответила буфетчица. — Нужно же покушать и официантке, Она тоже человек.
Папа не стал спорить. Он только пожал плечами. Кто же не знал, что официантка человек.
— Клавочка, тебя ждут! — крикнула буфетчица.
— Иду-у-у, — послышалось из-за перегородки за буфетом, и вскоре появилась тетенька, которую звали Клавочка. Она была ростом выше нашего папы и такая толстая, что едва проходила между столиками. На животе Клавочки был приколот маленький, будто кукольный, передничек.
— Уже выбрали? — спросила она у папы.
— Да, пожалуйста. — Папа объяснил, что мы выбрали.
— Щи — все, — сказала Клавочка. — Бараньих тоже нет.
— Гм, так вы бы вычеркнули, — посоветовал папа.
— Я бы вычеркнула, да у меня карандаш потерялся, — объяснила официантка.
Папа снова стал читать меню. Клавочка ждала.
— Ну, тогда три лапши с курятиной и по шницелю! — весело скомандовал папа.
— Лапша кончилась, а про шницеля сейчас узнаю.
Толстая Клавочка закачалась между столиков и уплыла за перегородку. Потом она вернулась и сказала:
— Из обеденных только молочный суп остался. Обед у нас до двух. Вторые порционные берите… Свиные хорошие.
— Давайте что хотите, только побыстрей! — Папа больше уже не смотрел в меню.
Пришлось нам с Валёнкой есть молочный суп, который раньше нас и за утренник в цирке заставить есть было невозможно. Папа его, конечно, тоже терпеть не мог, но делал такой вид, будто всё время только и мечтал о молочном супе. Свиные отбивные оказались такими жирными, что мы с Валёнкой едва съели по половине. Потом мы проглотили компот и еще выпили бутылку лимонада.
— Неплохо, конечно, было бы снести эти котлеты Бумке, — сказал папа, — но, пожалуй, неудобно. Лучше мы ему что-нибудь купим.
Папа позвал Клавочку и расплатился с ней.
— Спасибо, — сказал он.
— Спасибо вам, — сказала Клавочка.
Мы вышли из чайной. Идти было тяжело. Хотелось спать. Домой шли не торопясь.
— Это недопустимо, чтобы в поселке, где летом столько отдыхающих, была единственная чайная, — сказал папа, когда мы отошли подальше. — Просто стыд.
Он возмущался всю дорогу и сказал, что так этого нельзя оставить, что надо писать в газету… В последние дни папа вообще находил в нашем поселке много неладного. Наш папа, конечно, был прав, только вот что было удивительно. Ведь он ездил на дачу уже несколько лет и ничего плохого здесь раньше не замечал, а только усаживался в тень и читал книги. Если ему на что-нибудь жаловалась мама, то он всегда с ней соглашался, но тут же, наверное, и забывал.