— Я хотя бы это признаю, а ты строишь из себя правильного.
— Хватит себя вести так, будто мы тебе враги.
— А кто ты мне, Илья? — подскакивает и толкает ладошками в грудную клетку. Отшатываюсь, скрипя зубами. — Кто? Ну! Скажи!
Сжимаю челюсти, боясь на этот раз не сдержаться. Она меня провоцирует и делает это очень грамотно, надавливая на нужные точки. Очередной толчок в грудь. Сгребаю ей запястья и крепко сжимаю. Кривится.
— Пусти! Мне больно! — взвывает. — Хватит!
— Ты мне все расскажешь, Ника, — приближаю лицо к её. — Не хочу, чтобы ты вляпалась в неприятности.
Слова даются с трудом. Выжимаю их сквозь зубы, уже плохо контролируя силу. Вероника всхлипывает.
— Что происходит? Вы что творите? Илья?! — влетает в комнату мама. Немного заспанная. Видимо, только уснула, а мы её разбудили. Отшатываюсь от Ники, проводя пятерней по волосам. Черт! Черт! Черт! — Илья? Что случилось? — касается рук Ники, но та вырывает их.
— Почему ты у меня не спрашиваешь, что случилось?! — начинает орать, как полицейская сирена. Лицо краснеет. По щекам бегут слезы. Сглатываю слюну, но она не помогает убрать тугой ком в горле. Со свистом вдыхаю. Дать бы ей леща, чтобы успокоить. — Всегда только Илья! Мам?! Ты меня не видишь?! — щелкает перед глазами матери пальцами. Дергаю её на себя.
— Перестань.
— Да пошел ты! Кем ты себя возомнил?!
— Ника, успокойся, пожалуйста… — мама кутается в тоненький халат. — Ты Малику и Сергея разбудишь.
— Вот видишь! — истерично посмеиваясь, разводит руки в стороны. — Ты их больше любишь, чем меня! Разину обхаживала! А как дело доходит до родной дочери, так Ника, успокойся! Почему я должна успокаиваться и терпеть это?!
— Я терплю твои выходки, Ника, — голос мамы дрожит, но она не подает вида, насколько ей больно, зато я вполне ощущаю. Скриплю зубами, наблюдая за тем, как сестричку заносит на поворотах.
— Вот именно! Ты меня терпишь, а Илью и этих убогих любишь!
— Что… Прекрати, Ника…
Меня и самого скручивает от слов, которыми сестра, как бичом, нас бьет.
— Заткнись! — хватаю за кофту и встряхиваю дурочку, что есть силы.
В её глазах мелькает страх. Мама охает. Я и сам застываю. Но лучше так, чем оплеуху.
Успокаивается. Слезы беззвучно катятся по щекам. Мама прижимает руку к губам, сдерживая всхлип.
— Да пошли вы. И без вас проживу, — отталкивает меня, выбегает из комнаты.
Мама садится на край кровати. Входная дверь громко хлопает, и тогда родительница срывается на тихий плач. У меня душа в клочья разрывается.
Нужно было по-другому с Никой разговаривать, но как?
Она же колючая, как еж. Тру лицо ладонями и сажусь на пол рядом с кроватью. Не знаю, что говорить. Любое слово добьет. Пальцы подрагивают от напряжения.
— Завтра придет служба опеки, — произносит бесцветным голосом. — У соседей тоже спросят характеристику.
Сглатываю.
Ничего хорошего они не скажут.
— Я так устала, Илья… Так устала… — закрывает лицо ладонями. Плечи дрожат от рыданий, которые мама себе долго не позволяла.
Жмусь к ее ногам затылком. Крепко зажмуриваюсь.
— Прости, мам…
24
POV Алиса
Мой внутренний бунт перерастает во внешний, причем так внезапно, что я не успеваю толком осознать перемены. Я открываю глаза и смотрю в потолок, зная, что не пойду сегодня в школу. Полчаса назад я слышала, как возился в коридоре Костик. В каком бы состоянии он не был, всегда идет на занятия, чтобы родители не прочитали ему лекцию по поводу плохого поведения. Я вечно волочилась за ним хвостиком, но… Все закончилось, как и следовало ожидать. Пусть внезапно и больно, но вот он конец, где из поддержки у меня только Север и его мама. Скромный набор, зато эффективный.
Вспоминая не особо приятные события прошедшего дня, закрываю глаза и переворачиваюсь на бок. Телефон на тумбочке начинает вибрировать. Мама…
Сначала я даже порываюсь ей ответить, но потом, сделав несколько вдохов и выдохов, отключаю звук и снова падаю на подушки.
Что дальше, Алиса?
Мама не потерпит такого отношения. Когда вернется, разнесет меня в пух и прах. Морально, конечно, хотя лучше бы физически. Её словесные оплеухи больнее, чем падение на колени. Гораздо.
Я-то знаю, как никто другой.
От осознания, что скоро закончится моя свобода, становится горько. Я сажусь и подтягиваю колени к груди. В ней истошно бьется сердце.
Нельзя так говорить про своих родителей, но я не хочу их видеть. Не хочу, чтобы они возвращались и продолжали меня тиранить.