8
Зарядили дожди, промокший ранец удвоил вес, свирепый ветер взвихрял воздушные валы, холодные и плотные настолько, что они, казалось, вот-вот застынут ледяными столбами. В такой жестокой стуже подошли к бельгийскому рубежу. Здесь горел огромный костер — таможенники развели его в первый день войны и с тех пор постоянно поддерживали; вокруг него, как можно ближе к огню, и расположились на ночь солдаты, на голой земле, тесно прижавшись друг к другу. Как же завидовал Антим этим таможенникам, их легкой, безопасной, как он думал, службе, их теплым кожаным спальным мешкам. А еще больше стал завидовать потом, когда на третий день пути они расслышали артиллерийскую канонаду, звук которой все нарастал: протяжный низкий гул и временами ружейный треск — видимо, перестрелка между патрулями.
Не успели солдаты привыкнуть к стрельбе, как оказались на переднем крае, в холмистой местности неподалеку от селения Мессен. Теперь предстояло войти в это пекло, и только тут они действительно поняли, что им придется драться, идти в бой. Антим всерьез поверил в это лишь тогда, когда рядом разорвался первый снаряд. Поверив же, внезапно ощутил страшную тяжесть всего, что он нес на себе: оружия, ранца, даже перстня на мизинце — всё стало весить добрую тонну, и от этого не только не приглушалась, а, напротив, усиливалась боль в запястье.
Скомандовали «вперед», и Антим, увлекаемый товарищами, очутился посреди самого что ни на есть настоящего поля боя, плохо соображая, что надо делать. Босси был рядом, они переглянулись, Арсенель позади поправлял ремень, Падиоло сморкался, и его лицо было белее полотняного платка. Новый приказ — и они побежали, все, кроме двух десятков человек, которые остались на месте и встали в кружок, не обращая ни малейшего внимания на взрывы. То были полковые музыканты, их дирижер застыл с воздетой белой палочкой и опустил ее, выпуская на волю «Марсельезу»; оркестр был призван обеспечить бравый аккомпанемент атаке. Противник занял оборону в лесу и, прикрытый деревьями, поначалу сдерживал атакующих, но в бой вступила артиллерия, на врагов посыпались снаряды, после чего наступление возобновилось. Бежали, неуклюже пригнувшись, с тяжелой винтовкой наперевес и вспарывая ледяной воздух штыками.
Как оказалось, рванули раньше времени да к тому же совершили ошибку: высыпали всей массой на пересекавшую поле боя дорогу. Дорога эта — пустая полоса, отличная и хорошо пристрелянная цель для расположенной за леском вражеской артиллерии. Несколько человек совсем рядом с Антимом сразу упали, он увидел, как брызнули струи крови, но тут же постарался выбросить из головы этот образ — вдруг ему это только почудилось, тем более что прежде он не часто видел кровь, во всяком случае, не столько и не бьющую фонтаном. Однако было не до размышлений, Антим прикладывал все силы, чтобы заставить себя выстрелить туда, где смутно различался некто, называемый врагом, а главное, чтоб отыскать хоть какое-нибудь укрытие. Дорога подвергалась методичному обстрелу, но кое-где ее обступали деревья, так что можно было ненадолго нырнуть под их защиту.
Но только очень ненадолго: покорные отрывистым командам, первые ряды пехоты сошли с дороги прямо в овсяное поле; теперь солдатам грозило получить в спину, помимо вражеских пуль, свои, оплошно выпущенные товарищами по оружию; неразбериха воцарилась полная. В первых боях еще недоставало опыта, это поздней, во избежание таких ошибок и чтобы наблюдатели могли опознавать своих, придумают нашивать большой белый лоскут на спину шинели.