По иронии судьбы рабочий отсек находился ниже карцера и может быть именно поэтому большинство обитательниц Чумного бокса считали столь увлекательное дело самым тяжким наказанием. Иури, в отличие от них, прекрасно разбиралась в геологии и управлять мощной машиной, способной выламывать из недр какой-то планеты огромные глыбы, доставляло ей большое удовольствие. А ещё это на восемь часов давало ей ощущение свободы ничуть не меньшее, чем в оранжерее. Она не знала где ведутся горные разработки, ведь урановую руду можно добывать по всей галактике, как и не знала того, куда она будет отправлена, но это не мешало девушке осознавать важность этой работы, да, и усталость после восьми часов соединения с мощным агрегатом, ведь в кабине управления приходилось изрядно покрутиться, чтобы заставить эту машину двигаться в нужном направлении и бросать в кузов грузового кара-антиграва куски руды, а не пустой породы, была ей приятна.
Сегодня Иури Ламишада снова предстояло отправляться в рудничный отсек, а потому, услышав вой сирены, девушка вскочила со своей кушетки и бросилась к умывальнику. В том, что ты работаешь в рудничном отсеке, а не ворочаешь железки в спортзале, были свои преимущества, ведь в этом случае для умывания давалось не пол литра регенерированной воды, а в три раза больше, но ею нужно было успеть воспользоваться за те десять минут, которые отводились каждое утро на гигиенические процедуры. Поэтому Иури не стала мешкать и, сбросив с себя жесткую, мешковатую нательную рубашку и такие же бесформенные трусы, ловкими, быстрыми движениями ополоснула всё тело, стараясь при этом не расплескать ни единой капли воды, после чего уже не спеша умылась и почистила зубы. От этого девушка почувствовала себя чуть ли не на вершине блаженства, хотя в своей прежней жизни такое ополаскивание она сочла бы самым настоящим издевательством над своим телом.
После водной процедуры она постояла несколько минут голой наслаждаясь кажущимся ощущением чистоты, хотя прекрасно осознавала, что для настоящей чистоты ей нужно было бы полежать в горячей ванне часика полтора, не меньше. Надев на себя рубаху и трусы, Иури с горестным вздохом облачилась в пластиковый комбинезон грязно-серого цвета, подошла к стайларовым раздвижным дверям своей камеры и по привычке сложила руки на затылке. Начиналась длинная и нудная процедура утренней поверки.
Камера Иури Ламишады ничем не отличалась от любой из двухсот пятидесяти других камер стоящих по периметру спального отсека в два этажа. Пять метров в длину и четыре в ширину. Фальшивое окно с унылым пейзажем, кушетка с прозрачным пластиковым надувным матрацем, шкафчик без дверцы, в который на ночь она вешала на крючок свою тюремную робу, умывальник с прозрачной стайларовой раковиной, такой же унитаз, небольшой стайларовый стол у стены, стальной стул приделанный к полу, и стальная полка над ним, на которой сиротливо стояла большая библия Универсальной Церкви в черном переплете, а под полкой – врезанный в стену мертвенно-серый экран супервизио, по которому вечером им показывали душеспасительные беседы, да, изредка, сообщались всяческие распоряжения тюремного начальства. Больше в камере не было ничего. Всяческие там открытки, плакаты, книги и прочие мелочи были категорически запрещены и за нарушение этого приказа следовало наказание, а оно здесь было одним единственным – карцер.
По мнению начальства Жестянки ничто не должно было отвлекать заключенных от мыслей о том, что они отбывают здесь наказание и что это им не отель, а федеральная тюрьма строгого режима. Камера Ласковой Иури была расположена на втором этаже почти посередине и ей было хорошо видно её товарок, вставших перед раздвижными стайларовыми дверями. Десятки одинаковых серых фигур с коротко стриженными головами. Лица такие же серые, как и тюремные робы и полная тишина. В камеру, если она была закрыта, не доносился снаружи ни один звук.
До начала утренней поверки оставались какие-то считанные минуты и Иури крепко стиснула зубы и сделала несколько глубоких вздохов. Она была рьяной поклонницей чистоты, чего нельзя было сказать о большинстве обитательниц Чумного бокса. В Жестянке, как и в любой другой тюрьме галактики, полагалось соблюдать чистоту и порядок в помещениях общего пользования и в камерах, а эти стервы выражали свой протест тем, что норовили превратить эту тюрягу в грязный, вонючий хлев. Мало того, что многие из них неделями не мылись, так они ещё и норовили отправлять естественные надобности не в унитаз, а где попало, выбирая для этого самые неожиданные места вплоть до тюремной столовой. Похоже, что именно поэтому их бокс и был прозван охранниками Чумным.
Стайларовые двери дрогнули и быстро разъехались. В лицо Ласковой Иури пахнуло сначала резким и едким запахом дезраствора, а затем от соседних камер потянуло вонью немытых человеческих тел и дерьма. Её угораздило получить камеру как раз между двух самых грязных и вонючих существ во всей галактике – Толстухи Берты и Грязной Марты. Впрочем, это были вполне безобидные соседки и, кроме как своей вонью, они больше ничем не досаждали Иури. На воле одна была содержательницей подпольного притона, в котором внезапно случился пожар, унесший жизни трёх с лишним десятков криминальных деятелей, а вторая самой обычной портовой шлюхой, решившей прикончить нескольких своих кобелей с помощью редкого нейротоксина. Другие обитательницы Чумного бокса были намного опаснее и вреднее этих двоих.
В спальный отсек медленно влетели через отверстия в потолке роботы-контролёры и началась процедура утренней поверки. Роботов было всего десять штук, а потому на утреннюю поверку у них уходило иногда до часа и всё это время нужно было стоять держа руки за головой. Иури никак не могла взять в толк, зачем это делалось. В их тюремный бокс не могло попасть ничего запрещенного, так как он не имел практически никаких контактов с внешним миром и всё то, что было запрещено на Жестянке, производилось внутри него и имело форму одной только блевотины и кала, а уж с этим тюремное начальство могло бы и смириться, так нет же, каждое утро и вечер роботы проверяли камеры и их самих столь тщательно, словно из дерьма можно было изготовить мощную взрывчатку.
Наконец робот, которого Иури называла Гарри, добрался до её камеры. Это был овальный крепыш, похожий на хромированный желудь, высотой чуть более полутора метров с шестью манипуляторами, который имел вместо ног линзу-антиграв. Без сомнения он испытывал к Ласковой Иури тёплые чувства, а иначе зачем бы он одаривал её время от времени сигаретами, кусочками мыла, конфетами и прочими мелочами, которые заключенные могли купить и уж наверное этот тип воровал их либо у охранников-людей, либо в тюремной лавке. Во всяком случае как тогда получалось, что те из заключенных, у кого был открыт счет в тюремном банке, частенько недосчитывались по нескольку сигарет в пачке и дико бесились от этого, обвиняя во всём почему-то Ласковую Иури. Правда, этим утром, ловко обогнув свою пассию и плавно влетев в камеру, Гарри негромко сказал, паря в воздухе прямо у неё за спиной:
– Извини, девочка, сегодня у меня нет для тебя подарков. Но в следующий раз я приду к тебе не с пустыми руками.
Иури понимающе кивнула головой и также тихо ответила:
– Спасибо, Гарри, ты и так слишком добр ко мне.
– Не стоит благодарностей, девочка, ты всегда радуешь меня хотя бы тем, что в твоей камере так чисто прибрано. – Сказал Гарри громче, поскольку речь зашла не о контрабанде – Да, и наблюдать за тем, как ты управляешься с горной машиной, для меня огромное удовольствие. Не у всякого робота так получится, Иури.
Ласковая Иури улыбнулась. Ей, право же, было очень приятно слышать слова похвалы от робота. Она всегда и во всём стремилась к совершенству и уж если бралась за какое-то новое дело, то не успокаивалась до тех пор, пока не становилась настоящим специалистом. Однако, её удивило, что Гарри наблюдал за тем, как она работает в карьере на какой-то далёкой планете и потому спросила: