Солнечным сентябрьским днём в обычной палате, куда уже перевели Матвея, было сухо и жарко, и я была одета в короткую джинсовую юбку и майку без рукавов. Его мать снова с явной долей презрения проводила меня взглядом, пока я шла к палате, но не сказала ни слова. Пока.
— Кажется, я не нравлюсь твоей маме, — поёжилась я, вглядываясь во всё ещё бледное лицо Матвея.
Он весело улыбнулся, на заросшем тёмной щетиной лице его серые глаза казались огромными.
— Да, это правда, а знаешь почему?
Я недоверчиво усмехнулась.
— Она узнаёт в тебе себя в таком же возрасте — они с папой были вместе ещё с первого курса института, а потом она решила, что такая жизнь не для неё и уехала.
— Она тоже врач?
— Да, общей практики, работает там успешно, окончила их вуз. Она завидует тебе.
— Ну да, и чему же мне завидовать?
— Что ты лучше.
Я смутилась. Услышать такое от Матвея было больше, чем комплимент.
— Не может быть, — только и могла сказать я.
— Ты никогда бы не бросила мужа и ребёнка семи лет, и не уехала бы в другую страну — за тысячи километров.
— Может быть, у неё были причины? Ну, не знаю, папа твой допёк ревностью, а тебя она побоялась брать, мало ли что, а потом отец не отдал. Как тебе сценарий?
На этот раз удивился Матвей.
— Ты хорошо разбираешься в людях…
— Нет, в ситуациях. Я с некоторых пор понимаю, что есть много разных цветов, кроме чёрного и белого.
— Наверное, я на неё просто до сих пор обижен, хотя ты права, не знаю почти ничего — отец никогда не рассказывал подробностей о той ситуации.
Он молниеносно провёл рукой по одеялу и засунул мне руку под юбку, дотронувшись до внутренней стороны бедра.
— Вот об этом я мечтал с тех пор, как ты вошла в этой сказочной юбочке! — низким голосом почти пропел Матвей.
Я его руку убирать не стала, прикрыв веки.
— Кажется, больной, вы совершенно здоровы, — тихо сказала я.
— Я тоже так думаю, — ещё тише сказал он и двинул рукой выше.
Вдруг в интимной тишине палаты прозвучал хорошо поставленный приятный голос Эльвиры Алексеевой.
— Ну и, сынок, может быть, ты познакомишь нас с этой девушкой?
Я пошла алыми пятнами, а Матвей, осторожно вынув руку из-под моей юбки, обаятельно улыбнулся матери.
Я неловко поднялась с постели и повернулась к Эльвире лицом, встретившись с её стального цвета глазами, которые унаследовал Матвей. Я прочла в них категорическую неприязнь. И ещё то, что она прекрасно поняла, что я позволяла делать Матвею минуту назад.
— Конечно, ма. Это Тоня. Тоня — это моя мама — Эльвира Дмитриевна.
— Очень приятно, — невнятно произнесла я, продолжая смотреть в её безжалостные глаза.
— А каков статус у Тони, ты не подскажешь? Дай угадаю — твоя подружка?
— Моя девушка, — после небольшой паузы сказал Матвей, и я еле сдержалась, чтобы сочувственно не похлопать его по коленке под одеялом — он ненавидел статусы и рамки.
— Думаю, это слишком сильно сказано, сынок. Если девушка позволяет тебе всё — это ещё не повод называть её своей, ты же не так наивен?
— Нет, — спокойно ответил Матвей. — Но у нас с ней двое детей, и это, наверное, как раз повод считать её своей девушкой.
Эльвира неопределённо кивнула и быстро вышла из палаты, оставив за собой лишь длинный приятный шлейф из духов.
— Ты смутил маму, — укоризненно произнесла я. — Но спасибо на добром слове.
— На чём мы там остановились, ты не напомнишь? — ласково улыбнулся он.
Начались занятия в университете, и я разрывалась между детьми, парами, практическими и поездками в больницу к Матвею. В конце третьей недели его пребывания там он сообщил мне, что отец разрешил ему перевестись в мой вуз и на мой факультет. Я долго не могла ничего сказать от переполнявших эмоций, на глаза снова навернулись предательские слёзы. То, что он лежал после серьёзных травм в больнице, было страшно, но невольно я нет-нет, да и думала — нет худа без добра, зато я могла видеть его чаще. А выздоровление означало бы скорую разлуку.
— Ты рада? — улыбаясь, просил он.
— А ты? Учиться здесь — это не Сеченовка. Сеченовка же была твоей мечтой.
Матвей громко расхохотался.
— Никогда не была, я доволен, как тысячу слонов. По мне — так везде одинаково, только вот ты здесь рядом.
— Теперь мы будем вместе?
— Конечно, Тоня!
Это было 20 сентября. С тех пор наша жизнь очень изменилась, закончились тяжёлые испытания и разлуки, началось самое настоящее счастье.