Но, сказав последнее, я почему-то нахмурилась и опустила голову, потому что была не права. Мои родители это совсем другое дело.
— Я не хочу никаких обстоятельств, — жёстко сказал Матвей. — Это в последнее время пытаюсь сказать отцу. Я хочу жить, а не запрягаться, как он. Да, профессия нужна, но после. Сейчас я хочу другого.
С этими словами он встал, почти залпом выпил свой кофе и сгрёб меня в охапку.
Я и не охнула, как оказалась в просторной комнате с одним большим окном, за которым горел уличный фонарь и отбрасывал квадраты света на широкую постель, застеленную тёмным покрывалом. По углам угадывалась мебель, но свет мы не включали, упав на кровать.
Он подмял меня, но тут же выпрямился на руках, глядя сверху вниз.
Тяжело дыша, я погладила кончиками пальцев его лицо, потом тёмные волосы, упавшие на лоб.
— Я хочу тебя, — выдохнула я вполне искренне.
Он задрал мою короткую расклешённую юбку и дал волю рукам и губам.
Мы вели себя бесстыдно и откровенно. Наконец это не было чем-то украдким. Я наслаждалась минутами близости, ощущая свою власть над ним, зажмуривалась от удовольствия и не сдерживала дыхания.
Насытившись любовью, мы долго лежали, накрепко сплетясь руками и ногами. Я ощущала запах его пота, смешанного с дезодорантом и лосьоном после бритья, и мне хотелось снова целовать его, глубже вдыхая эти запахи.
— Если ты так будешь елозить, бесстыжая, то я тебя ещё долго не отпущу, — произнёс он мне в плечо, и так и сделал.
Я не заметила, как заснула после второй порции изнуряющих бешеных ласк, а проснулась уже за полночь.
Матвей лежал рядом и лениво наблюдал за тем, как я пытаюсь в полумраке низких торшеров найти свои трусики и колготки.
— Останься со мной, — сказал он хриплым и чувственным голосом. — Я не хочу, чтобы ты уходила.
Я попыталась пригладить вздыбленные волосы, длинными прядями спускающиеся мне на грудь. Я только сейчас поняла, что всё это время бегала по комнате голая.
— Ага, а утром твой папа по-доброму сварит нам кофе, — усмехнулась я, наконец выудив бельё из-под подушки.
Матвей вздохнул и тоже начал одеваться. То, как он застёгивал ремень на плоском животе, меня почему-то заворожило. Он расценил это по-своему и усмехнулся.
— Не хочу объясняться с мамой, ей сейчас и так нелегко, — сказала я рассеянно и тут же пожалела об этом. Ну зачем наши с Матвеем отношения усложнять подробностями моей жизни. Они сами по себе просты и… Очень печальны. Но об этом думать не хотелось.
Я сглотнула непонятный ком и выскочила из его комнаты, на мгновение схватившись за стену. Почему-то закружилась голова.
Матвей шёл следом.
— Тебе нехорошо? — спросил тревожно он.
— Да всё норм, я просто спать хочу, — соврала я.
Но откровенного разговора мне было всё-таки не избежать.
— Ты говорила, родители разводятся, — начал Матвей, — а почему?
Мы уже вышли на холодный воздух и направились от его дома по тёмному тротуару, выйдя за высокий забор частной территории, пройдя мимо будки охранника. Подумать только, дом Матвея охраняли.
Я обхватила себя руками, пожалев, что под джинсовую куртку не надела свитер. Сегодня охватывало стылым северным ветром.
Матвей обнял меня, и стало уютнее.
— Из-за детей, — почему-то сказала я и прикусила губу. В голове у меня странно гудело, хотя мы не выпили ни капли спиртного. Было ощущение, что я просто смертельно устала, и в эту минуту откровенна не только с ним, но и сама с собой.
— В смысле? — не понял Матвей.
— В том смысле, что моя мама мечтала о большой семье, понимаешь? А папа нет. И с того момента они стали идти как будто разными путями, — закончила я и с удивлением обнаружила, что вернее и точнее не описать проблему моей семьи.
Матвей надолго замолчал, обдумывая мои слова.
— А что думаешь об этом ты?
— Не знаю. Мне жалко того, чего уже не может быть. Раньше было круто, когда брат был ещё маленьким. Я бы не отказалась от ещё одного зануды, только бы родители не разбегались совсем. И знаешь, даже очень бы хотела, чтобы мама ещё родила братишку или сестрёнку. Дети — это классно. Это счастье. Но только когда их любят и ждут. Папа выбрал другую дорогу. Сначала рядом с нами, потом — с другой.
Ещё раз мысленно спрашивала себя, зачем это всё ему говорю, но в ночной тишине, где изредка только были слышны пьяные песни возле пивной на проспекте, в темноте и ряби теней от фонарей можно было бы говорить самое личное. Хотя бы самому себе.
— У меня мать уехала за другой жизнью. Но отец больше меня переживал, я ж её редко видел. Она пропадала на любимой работе, в спортзале и салонах красоты. Привык. Ты тоже привыкнешь, хоть и невесело. Наверное, когда семья раскалывается вот так… из-за несбывшихся надежд — это хуже всего.