День двадцать седьмой
А.С. был прав: мой дом здесь. Сегодня я понял это со всей отчётливостью. Мои недавние попутчики убедили меня в этом. Впрочем, по порядку.
Я всё же решился проехать пару-тройку остановок в пятом купе, благо вагон был практически пуст и я мог себе позволить бездельничать некоторое время. Мы шли по России конца девятнадцатого - начала двадцатого века. Первый мой попутчик был стар, как может быть стар человек на исходе восьмого десятка лет своей жизни. Он ехал к сыну, который перебрался в столицу и позвал его к себе. Старик трясся от прожитых лет и сдерживаемых слёз: он думал, что сын в большом городе забыл про него. Но оказалось, что тот сделал карьеру и вот теперь оплатил переезд отцу по первому разряду. В своём письме батюшке он велел не брать пожитки, бросать всё и приезжать немедля. Одинокий крестьянин, схоронивший жену и с трудом управлявшийся с оскудевшим хозяйством, был искренне рад, что доживёт свой век рядом с родной кровью. Ему было безумно страшно ехать в Москву, и я сделал ему сладкого чаю с мятой, чтобы слегка успокоить.
На перроне его встречал высокий молодой мужчина в дорогом пальто. Наблюдая за тем, как отец и сын уходят по перрону к Казанскому вокзалу, я вдруг со всей отчётливостью понял, что старик будет счастлив, пусть и недолго, а сына его ожидает сложная, но великая судьба, которая не сгорит в пламени грядущей революции.
Я решил предаться безделью ещё некоторое время, тем более что в охвативших меня эмоциях и знаниях следовало тщательно разобраться.
Далее путь наш пролегал через современный Китай, и под словом «современный» я полагаю то время, в котором я повзрослел. Невероятно красивая юная женщина с тёмными волосами - единственная пассажирка моего вагона на тот момент - вежливо приняла мою просьбу составить ей компанию. На какой-то момент у неё зазвонил мобильный, и она, извинившись, вышла в коридор. Я слышал её спокойный голос, но чувствовал сердцем, что с ней происходит нечто страшное. «Ты не умрёшь», - сказала она кому-то, и в словах её крылась неведомая мне сила. Спустя несколько минут она вернулась и села напротив меня, а я внезапно ощутил биение жизни внутри неё.
- Вы верно догадались, - произнесла она, хоть я не издал и звука.
- Вы в тягости? - спросил я на старый манер, ещё не придя в себя от новых возможностей и недавней смены эпохи,
- О да, - задумчиво ответила моя попутчица и надолго замолчала. Я хотел было уйти, но она внезапно продолжила: - Скажите, вы ведь запоминаете своих пассажиров?
- Да, - ответил я, будучи в замешательстве, после чего постарался прийти в себя и произнёс уже более уверенно: - Особенно сегодняшних. Сегодня, знаете ли, со мной происходит нечто необыкновенное, и я уверен, что запомню этот день. И вас.
- Это хорошо, - она улыбнулась мне тёплой улыбкой, разом и губами, и взглядом. - Когда-нибудь вы встретите человека, похожего на меня. Возможно, это произойдёт очень скоро. Его будут звать Виталий. Скажите ему, что... - она помедлила, - что он всё делает правильно. Ему это поможет.
- Вы знаете, кто я? - слова давались мне с трудом, но всё же я смог выдавить из себя эту фразу.
- Вы - проводник, - спокойно ответила она. - И этого достаточно.
Мы более не разговаривали, но, помогая ей сойти в Пекине, я понимал, что этой женщине открыто гораздо больше, чем мне. Я хотел задать ей столько вопросов, но... не решился.
Теперь я знаю. Я - проводник. Пусть будет так. Сейчас у меня есть маленькая цель: передать некому Виталию, что он всё делает правильно. Не самая плохая цель, если вдуматься. Надеюсь, со временем появятся новые.
(вырвано несколько страниц)
День сто сорок пятый
Меня вызывает А.С. Говорит - серьёзный разговор. Что, из-за этих проклятых нуворишей в пятом? Ну да, я высказал им несколько слов по поводу того, что с ними будет в ближайшие лет пять. Так не прямо же. Напугал их до колик и ссадил на ближайшей станции. Пьяное быдло с деньгами. Ладно, идём.
До конца тетради (сто сорок семь линованных листов) более текста нет. Последняя запись - другим почерком, чёрными чернилами на обложке, в конце, изнутри.
25 ноября 2015 года
Для этого мира прошло сто девяносто лет. Сколько для меня... не знаю. Не знаю. Я устал считать года и столетия, пролетающие за окном. Одно я знаю наверняка: с моей должностью мальчик справится. Сева начал видеть, начал понимать, начал сочувствовать и не боится влезать в чужие судьбы. А мне... мне пора на покой. Я прожил достаточно, чтоб Судьба явила мне свою милость и предоставила мне этот покой. Не зря я служил ей столько лет.