Накатанная колея.
— Дистанция между ними в самый раз, — похвалил Клокман, — двести-триста метров, как положено по регламенту. Все организовано на высшем уровне.
Он прикинул расстояние на глазок:
— Поздравляю!
Людей — что мух.
Смунк положил руку Клокману на плечо:
— Подойдите поближе — взгляните, как тут все устроено! С какой любовью! С каким тщанием! На совесть! Чего только не сделаешь, чтобы почувствовать, как сердце трепещет от радости?
— На этих пунктах участники могут получить гуляш, свиной гуляш, с соусом, с клецками. Горячие напитки: чай с лимоном, с ромом, воду. Все, что угодно! Теплые пледы, чтобы согреться. Имеются койки для отдыха. На каждую семью! Отдельное помещение. Все, что надо! Понимаете! Умывальни, кровати, удобства! Там! Тут! Везде.
Вазелин и Ляйхт растирали друг другу плечи. Их лица уже посинели от холода. Выглядели они жутковато. Небо грозилось вновь обрушить вниз град кокса. Клокману дали меховую накидку; что-то вроде плащ-палатки.
— Не поддать ли нам немного? — спросил Смунк. — Вон там. Как вы думаете? — Он указал на бетонную цитадель, за которой уже занималась алая заря.
— Там тоже промышленный комплекс.
Он собирался потащить Клокмана за собой.
Ляйхт, не дожидаясь, бросился вперед.
Фабричные трубы. Облака.
— Нет, я остаюсь, — неожиданно сказал Клокман, — хочу выполнить свою работу.
Работу?
Он хотел остаться один? Боялся напиться? Ему хотелось побыть наедине с собой? Наедине с пустотой? О деньгах беспокоился? О своем гонораре? Большие надежды?
Вазелин пропустил Смунка вперед.
Клокман обернулся. Его приятели как раз закрыли за собой дверь бетонного бункера. Одну из дверей. В тени сгустившихся облаков здание сливалось с землей. Тучи на заднем плане. Всполохи красных гейзеров озаряли стену облаков.
Сейчас пойдет град!
Гейзеры вращались, проламывая трещины в распадающихся облаках. Налетевший ветер несколько раз обдал землю угольной пылью. Клокман протер глаза.
Теперь, когда небо прояснилось, бетонный бункер четко вырисовывался на фоне черных дымовых труб и пелены, оставшейся от растаявших облаков. Сбоку даже показалась радуга, правда, фиолетового и ядовито зеленого оттенка.
Бункер представлял собой одноэтажное строение барачного типа, приземистое, но очень просторное. Сверху выступал широкий парапет из ржавых железных решеток; наверное, здание собирались со временем надстроить.
Вокруг, вздымаясь к небесам, беспорядочно громоздились друг на друга испещренные серыми пятнами льдины. Порой из ледяных расщелин летели по ветру клочки мятой туалетной бумаги.
Повсюду вороны.
Эти птицы словно скрепляли собой разрозненные части пейзажа.
Клокман пошел в сторону катка.
Гнилостный смрад.
Пока он один, в задумчивости, нужно пользоваться моментом: в своей меховой накидке, из под которой виднелся помятый деловой костюм, галстук и немного замаранная белая рубашка, он казался малость расхристанным. Он был небрит, кожа на лице натянулась как свиной пузырь, в поры набилась угольная пыль. К тому же он был в меховой шапке, о ней мы совсем забыли. Голову он понуро опустил. — Вид у него был какой-то неприкаянный.
Но главное: дневник с авторучкой был у него при себе. Размышлял он о деньгах, а как же иначе, но только очень рассеянно: ему представлялось, как по небу парят монеты и банкноты, словно клубы сажи, которые валили из труб.
Он мечтал о богатстве и счастье.
И чтоб никаких забот!
Он медленно шагал по пустынному полю, на котором если и росли цветы, то только ледяные. Он шаркал ногами.
Вороны.
«Метрополь».
Промеж банкнот, похожих то на бабочек-павлиноглазок, то на ярко освещенные окна, у него в голове зарябили темные крапинки. — На миг они застывали и опять принимались вибрировать.
Боже упаси — снова припадок?
Клокман махнул рукой перед лицом, словно хотел отогнать комаров. Он двинулся дальше.
Нет: это жуки-олени.
Сперва они напомнили ему мясных мух, затем — разомлевших, захмелевших от цветочной пыльцы бабочек, на миг — даже юрких уховерток, а теперь вот — жуков-оленей, которые длинной вереницей угрюмо кружили в темно-серой мгле.
Дюны кокса. Полыньи.
Отчетливо были видны их рога. Они передвигались стоймя.
Они семенили вперед, положив друг другу усики на спину.
Все ближе и ближе! По насту! По топям! Через заросли тростника! По раскисшему снегу.
Тут раздался заливистый колокольный бой: пронзительный перезвон! — Клокман взглянул на часы. Уже почти полдень. — В тот же миг взгляд его прояснился. Когда весело зазвенели колокола, установленные на самой вершине сваленных в кучу покрышек, вереница жуков-оленей у него на глазах превратилась в бесконечную процессию конькобежцев, которые медленно скользили мимо него по льду.