Лунный холод! Ледяное пламя! Радужное зарево!
— Просто глазам своим не верю! — Клокман был ошарашен. Говорил он еще довольно нечленораздельно. Его костюм давно пропотел и пропах лосьоном.
— А кто, по-твоему, держит в тонусе весь коллектив? — спросила Рагуза. Она стояла на кровати, опираясь ногой о край спинки. — Всех этих музыкантов, конюхов, дворников, танцоров?
— Их всех?
— Весь тюремный блок! Ясно!
— Тюремный блок?
— Ну, всю эту живность под трибунами.
Эти лабиринты под трибунами! — У Клокмана потемнело в глазах: облака кокса! Из ушей лезли белые мыши. Проседающие своды! Розовые мордочки. Посетители прорвались через ограждения. Они уже охрипли от крика. С шумом упала одна из светящихся гирлянд, опутывающих шатер.
Рагуза повалилась на кровать. Серьги у нее в ушах позвякивали. На запястьях у нее были браслеты. Груди сверкали, как рождественская елка. Как кошачьи глаза во тьме.
— Ну, иди же!
Владелица? — В этот миг Клокман обессилел. Он напоминал себе крышку чемодана в отеле. Его повело, и он шатнулся к Рагузе.
— Нам ведь не цирковой шатер растягивать, — утешала она его. — Раз — и готово. Всего делов-то!
Она схватила его за галстук так, что он чуть не задохнулся. Она привлекла его к себе. Его рубашка затрещала по швам. Отрывающиеся пуговицы на штанах. Она обвила его руками. — Будь грубым, малыш! Возьми меня! — Хоры ангелов. Ее причудливая тень витала вокруг него. — Вот так — сейчас тебя распнем. Горячие яства! Хмельное головокружение! Американские горки над безднами, полными жемчуга. Раковины! Он зарывался в заросли кораллов. В груду лимонов! Он бросался ей на грудь, как на приступ крепости: может, это и к лучшему, кто знает. Вместо лица у него появилась звериная морда. Ему чудилось, что он превратился в мандолину. На какое-то мгновение ему показалось, что из носа у него выползают лучезарные гусеницы: он увидел бабочек! Бархатистые крылья! Они порхали над преисподней: среди молний! В смерче! — Воздушная воронка засасывала! — Дай мне умереть!
Вокруг Рагузы воссиял ореол света: утренняя заря? Воскрешение?
Алые облака.
Крылья бабочек вспыхнули. Они тлели. Заколосились цветы из горячей смолы. Обломки лавы на земле! Солнечные блики! Жидкое золото! Огненная пыль! — Она отшвырнула его. Он полетел. Он сорвался. — Низринулся! Он пробивался вперед! В глубину! Сквозь ил. Сквозь толщу ледяной воды. Она вздыбилась. Все капало, сочилось. Рагуза щелкнула цирковым хлыстом.
— Вот твой ужин! Простокваша! Гашеная известь!
— Премного благодарен. — Что тут еще было делать.
Она поставила ему ногу на затылок. Попрала пятой! Впилась ногтями! Сжала кулаки! С лица у нее осыпалась пудра: она хохотала!
Тремоло!!!
Глиссандо!!! — Зажигательно!!!
— Да здравствует фантазия! — Она запрокинула голову. Ее волосы развевались, реяли, как знамя на ветру. — Да здравствует свобода! — Сейчас!!!
Он хрюкнул. Она поцеловала его в зад. Апельсиновый джем! — Это никогда не кончится! Никогда не прекратится! — Из него брызнуло до самого потолка: фонтан благодати! Фейерверк. Одиночество.
Крыша рухнула. Послышался грохот.
Рагуза лежала на боку. Клокман видел лишь ее грудь и огромную заднюю лапу. На экране все еще демонстрировался фильм.
Публика теснилась у входа. — Видно, шатер уже был набит битком. Стеклянный шпиль над куполом цирка!
Клокман украдкой вытащил часы из кармана разодранных штанов. Стрелки остановились уже несколько часов назад. Барабаны и литавры грохотали все громче. Стаккато! Тутти!
— Месье, сейчас будет мой выход, — мечтательно сказала Рагуза. — Еще разок? Но я не могу забывать о работе.
Робкие возражения Клокмана Рагуза пропустила мимо ушей. Передняя стена кабинета целиком отломилась и рухнула, а потом резко подалась вперед: балкон!
Рагуза схватила свое платье и выбежала. О, это была необыкновенная женщина!
С чего начать? Что выбрать? За что ухватиться? Событий столько, что они просто в голове не умещаются; — У нас, поэтов, одни трудности, у Клокмана — другие. Да и выходки его становятся все сумасброднее! Напор возрастает: из водопада не напьешься! Одна морока! Кое-что назревает! Обождем! Там видно будет!
Клокман стоит в кабинете возле кровати и достает свою записную книжку: ну наконец-то!
Перед ним на балконе Рагуза отбивает чечетку под гром аплодисментов. Да какие там аплодисменты? — Взрывы ликования!