Морская качка? Как он ни силился, все тщетно: утроба побеждала! Под ногами захрустел щебень.
— Попрошу за мной!
Волны вскипали, густыми потоками подкатывали к губам: все в огне!
Лабиринт, по которому они сейчас шагали, был погружен в полумрак, лишь кое-где ярко горели лампы. Розовые круги света. Бетонные стены были испещрены трещинами. Подвешенные к проводам лампочки раскачивались на сквозняке, который шуршал в боковых проходах. Проплывали спруты и лосось.
— Вы всё отметили? — спросил на ходу Диамант.
Вместо ответа Клокманн постучал пером по записной книжке.
— Слыхали что-нибудь о микрофильмах? — Диамант покрутил в воздухе воображаемое колесико. Он усмехнулся и указал на ряды стен, из которых там и сям торчали соединенные проводами кронштейны с объективами камер. — Его жидкие волосы были зализаны назад. В уши у него были вставлены какие-то пластинки, которые напоминали кристаллические друзы, блестящие, как свежие картофельные чипсы. Время от времени они жужжали.
Издали на них со звоном надвигался косяк мерцающих сардин.
— Тут недолго и кормом для рыб стать! — Клокман слабо улыбнулся. Ему казалось, что в темных закоулках его подкарауливают морские змеи. — Чепуха, конечно.
Длинные коридоры.
— Ну, вот мы и пришли! Тут у меня хранилище древностей, — Диамант открыл дверь. Двигался он вроде нормально, но словно на пружинках.
— Сейчас будут сплошные рекорды!
С высокой галереи, огражденной балюстрадой, которая доходила им до груди, они смотрели вниз на театральный зал, на большую прямоугольную слабо освещенную котловину. Свет мягко струился по стенам. На цементном дне стояла давка и сутолока.
Рыцари с копьями! Ржали встающие на дыбы кони. Среди них, нахохлившись, как петух, расхаживал король с королевой, увешанной драгоценностями; головы их были увенчаны коронами. Подданных оттеснили на задворки: толпился пестрый люд. Позади сновали крысы. Крупная крысиная матка вгрызалась в мешок с горохом. «Это для супа?» — вопрошал дворецкий у мещанки в косынке, с корзиной, наполненной превосходной морковью. Почтенные ремесленники дымили. Вдали на вершинах покатых холмов юнцы мечтали о возвышенной любви. Какая-то парочка устроила перепалку на садовой скамейке в темноте. Детвора с гиканьем гоняла обручи по площади.
Вывески, велосипеды — чего тут только не было.
— Бог ты мой, такого я еще не видывал, — сказал Клокман, пораженный этим зрелищем. Перед ним была сама жизнь во всем ее многообразии: родители поднимали барахтающихся младенцев. По округе разгуливали целые семьи в сандалиях.
Пряжки, латы, лица, ресницы и катафоты на педалях сияли, как звездная пыль: галактические туманности! Квазары! Мерцающие пики вечности!
«Звездопад!» — записал Клокман.
Диамант прижал к губам указательный палец:
— Тсс!
Боится, что все разрушится? Развеется? Погаснет?
— Обещаете не шуметь? — шепнул он Клокману.
Тот через силу кивнул: вулкан у него под ложечкой опять ожил, угрожая мощным извержением.
С потолка свисали набухшие коричневатые гроздья цикад, пчел и муравьев: облаком роились кузнечики.
Все равно не сдамся! — Сожмем зубы! — Пальцы ныли. Пятна от чернил.
— Ступайте вперед! Я скоро подойду, — Диамант потеребил Клокмана за рукав. — Премиальные! — Раздался звон.
О-хо-хо! — Динь-дон! Ага!
Это верхний ярус! Последний этаж! Судя по номерам в кабине лифта, иначе быть не может!
Клокман облизал губы: сейчас не помешал бы глоток шнапса. — Он устал: все равно придется здесь торчать, ничего не попишешь! Цифры! Зашуршала щетина. Здесь наверху к стенам тоже были прикреплены кронштейны с объективами. В коридорах тянулись жгуты кабелей.
Клокман остановился и воззрился на темный глазок камеры, но никакой помощи от нее не дождался.
Он снова совладал с собой: то-то же! Это еще не конец — о нет! — Хобби Диаманта?
«Какое все это имеет значение в сравнении с моими планами, — подумал он. — Просто хандра! Какая-то блажь. Бренная пена морская. Мания величия».
Перед ним призывно разъехались белые створки двери, ведущей в главную канцелярию Диаманта. — В кабинете все было тоже выдержано в белых тонах: стены, мебель. Пытливо озираясь, Клокман медленно прошел по белому меховому ковру, который, словно язык, льнул к дивану. Белоснежные пластиковые стены.
Очень даже ничего. — Он огляделся.