Еще Малахов поучает:
«Язык заумников – это язык всякого примитивного мира, язык дикаря, язык ребенка, язык паралитика».
Мир паралитика не примитивен, а болезненно искажен. А вот здоровую простоту дикаря, ребенка и пролетария мы охотно вводим в свою литературную работу.
И напрасно Малахов думает, что за 13 лет мы не пошли вперед: то, что было лозунгом 13 лет назад, теперь во многом стало фактом, заумь участвует во всех подлинно значительных литературных произведениях последнего времени. Заумную школу прошли Артем Веселый, Сельвинский, Кирсанов и др. (См. А. Крученых – «Новое в писательской технике»). На заумь во многом опирается новый театр (постановки театра «Дома печати» в Ленинграде). Только то, что не связано своей судьбой с заумью (с беспредметным аналитическим искусством вообще) – застыло на мертвой точке. А сила настоящего живого искусства исходит от двигателя – зауми. Такова практическая сила заумного языка. Один простак сказал: «Телега уехала на тринадцать верст вперед, а колесо все вертится на том же самом месте». Малах его знает, что он думал при этом!
Что же касается теории зауми, то совершенно напрасно Малахову кажется, что ее «обоснования вырастают в своеобразную поэтику, по правде говоря, довольно убогую». А, между тем, в наше время заумь – единственно жизненная поэтика. Для многих ясно, что схоластика Брюсова и мертвая однобокая статистика Шенгели, тянут поэзию в туник. Молодая поэтика заумников возвращает слову его исконный простор. Например: мы видим то, на что схоласты закрывали глаза, и умеем оперировать с тем, чего она боялись, как огня: сдвигология. Сдвиг, известный всем великим поэтикам, потом забытый и вновь обнаруженный в работах Крученых, на-смерть перепугал маститых теоретиков литературы. А, меледу тем, после выхода в свет «Сдвигологии» в серьезной стихотворной практике стали невозможны казусы вроде «со сна (сосна) садится в ванну со льдом (сольдом)», «все те же ль вы (львы)».
Поэтика заумников – единственная поэтика, базирующаяся не на предвзятых идейках о мистике и символике слова и звука, а на чистом, беспримесном слове, как таковом. Только мы оперируем со словом и звуком в его относительной (звука) и вполне реальной значимости, не нагораживая на него архаических домыслов. И потому только мы, воспринимая слово диалектически, т.-е. как развертывающееся явление, – первые подлинные материалисты в поэтике и, если напостовцам это кажется «по правде говоря убогим», тем хуже для них.
Но мы, заумники, умыть руки свои в этом деле не можем, потому что «разлагаться» было наше занятие в прошлом; теперь, «отряхнув прах», до-вытряхивать ее из других, где бы эти другие не стояли и ни сидели. Пусть т.т. Малаховы на боятся сделать выводы, на границе которых они боязливо останавливаются: слово не очищенное (путем аналитического «разложения») от психоложества, не доведенное до материальной звуковой сделанности – поведет обратно в «мирсначала», т.-е. прямо к душевным надрывам, богоискательству, есенинщине и прочим видам надрыва и упадка.
Иллюстрации
А. Крученых читает свои стихи (фото-монтаж Густава Клуциса)
Ликарка Эмилия Инк (Рис. И. Терентьева)
Ликовод (режиссер) И. Терентьев (Автошарж) Ленинградский театр «Дома Печати»
Звучар и звуковод В. Кашницкий (Рис. И. Терентьева)
Объявления
Книгоиздательство Всеросийского Союза Поэтов
Москва, Тверской б., 25. Дом Герцена. Ленинград, Мойка, 49. Дом Печати.
1. Сборник Всерос. Союза Поэтов. № 1. М. 1921 г. (распр.).
2. Сборник Всерос. Союза Поэтов. № 2. М. 1923 г.
3. М. Ройзман. – Хевронское вино. Стихи. М. 1923 р. (распр.).
4. Н. Церукавский. – Соль земли. Стихи. С предисловием И. А. Аксенова. М. 1924 г.
5. Берендгоф. – Доктор. Ночь. Стихи. М. 1924 г.
6. «Поэты наших дней». Антология. – М. ЛНГ. 1924 г.
7. Д. Кузнецов. – Медальон. Стихи. С предисловием И. С. Рукавишникова. М. 1924 г.
8. Г. Ширман. – Машина тишины. Стихи. М. 1924 г.