Я раздуваю ноздри.
— Он невиновен. Я видела, как он страдал, потеряв тебя. Он многим пожертвовал, чтобы нас не разлучили. Трудился на трех работах, жил в убогой квартирке, чтобы мы могли свести концы с концами.
— Тогда зачем изменять прошлое? К чему рисковать своей жизнью?
— Потому что я хотела спасти тебя для нас. Хотела познакомиться с моей мамой. Хотела, чтобы мы все были вместе. И уж точно я спасла тебя не ради твоей работы и не для того, чтобы ты снова вышла замуж.
Она устало склоняет голову. Я закрываю глаза, чувствуя, что в голове разыгрывается буря — предвестница очередного приступа мигрени. Однако боль пока терпимая.
— И как, по-твоему, я должна распорядиться этой информацией? — шепчет мама. — Поблагодарить тебя? Помчаться к твоему отцу? Забыть Молли?
— Не знаю. Для начала можешь прекратить смотреть на меня так, словно ты меня ненавидишь.
Она выпячивает нижнюю губу.
— Ради бога, Лара, я не испытываю к тебе ненависти.
Она встает и отходит к стене. Прислонившись к ней, мама вся скрючивается, словно ей на плечи навалилась гора.
— Значит, я умерла?
— Тебя застрелили в переулке, — киваю я.
— И ты подставилась под пулю? — Мама оборачивается и смотрит на меня. — Я должна была умереть. Ну и что мне теперь делать, черт побери? — Она прикрывает рот дрожащей ладонью, но ей не удается заглушить стон.
Опустив взгляд на руки, я все жду и жду, когда сумею сказать маме, как сильно ее люблю, но, похоже, этому никогда не бывать.
— То, что твоему отцу не предъявили обвинение, не значит, что он невиновен. А то, что он обожал тебя, не означает, что он любил и меня.
— Я видела, что любил. Он сохранил твои фотографии. И просматривал их, когда думал, что меня нет поблизости. — Я дергаю пальцы. — И… он отправил меня в прошлое, в мой день рождения — мой первый день рождения — в том итальянском ресторанчике на Четвертой улице. Я видела, как счастливы вы были.
На ее губах расцветает удивленная улыбка. Улыбка, которую я увидела самой первой в своей жизни.
— Я и забыла об этом месте. Нам там нравилось. А ты… была такой счастливой малышкой.
— Я столкнулась с официанткой. Она уронила посуду, и тогда я поняла, что могу взаимодействовать с прошлым иначе, чем говорили техники.
Мама резко втягивает воздух. Я практически вижу, как крутятся в ее голове колесики. Вероятно, она думает о своем исследовании. Размышляет, не была ли я одной из ее испытуемых.
— Значит, ты вернулась… спасти меня. Думала, ты проснешься, и мы все будем жить долго и счастливо, так, что ли?
Я пожимаю плечами.
— А почему нет? Откуда мне было знать, что кто-то подставит отца?
Прижав руку к груди, мама делает вдох, и воздух между нами буквально вибрирует.
— Хочешь доказать его невиновность, так? — Она быстро моргает. — Этот рентгеновский снимок доказывает, что ты умираешь, Лара. Умираешь.
— Именно поэтому мне надо действовать быстро.
Мама качает головой.
— Я работала кое над чем, что может тебе помочь. Это рискованно, однако я не вижу других вариантов.
— Я знаю, над чем ты работала, и знаю, что ты хочешь уйти. Так что можешь уже прекратить притворяться.
У мамы широко распахиваются глаза и начинают дрожать руки.
— Лара, то, что тебе известно…
— Опасно. Я знаю.
— Может тебя убить! — Она вновь глубоко вздыхает и закрывает глаза. — Кому ты рассказала?
— Никому.
— Слава богу. Нам недолго осталось терпеть. Я все подготовила, но пока что… Джекса в это посвящать нельзя. Сначала надо вернуть Молли.
А мама в курсе, что это Джекс пытался ее убить?
— Молли у сенатора?
Мама с трудом сглатывает.
— Я не знаю. Если бы знала…
— Но подозреваешь. Ты должна сообщить полиции.
— Сенатор убьет Молли, — шепчет мама. — Я не могу.
В кои-то веки я с ней согласна.
— Нельзя предпринимать против нее никаких шагов, пока Молли в руках ее подручных. Надо подождать и узнать, что ей нужно. А в первую очередь необходимо тебя подлатать.
Она обнимает меня, и мой гнев тает. Я помню, что говорила, однако теперь это не кажется таким уж важным. Ее крепкие объятия успокаивают. Она хочет обо всем позаботиться. И я тоже этого хочу, но не могу ей этого позволить.
Мама улыбается, и я замечаю радость в ее глазах.
— У меня такое чувство, будто я вижу тебя впервые. В каком-то смысле, пожалуй, так оно и есть.