А теперь Молли пропала. Как будто мама недостаточно натерпелась. Убираю салфетку от носа и складываю ее.
Возле меня присаживается Рик.
— Ты в порядке?
Я молча киваю головой, боясь разрыдаться. Делаю глубокий вдох.
— Знаешь, она ведь совсем малышка. Ей еще и семи нет. Я должна была… лучше за ней присматривать.
Рик сглатывает, и я вижу, как напряжены мышцы его шеи.
— Мне не следовало приходить. — Он качает головой. — Я и подумать не мог, что наш поцелуй может привести к такому.
— Я тоже, — шепчу я, с трудом выдавливая из себя слова.
Заметив, что Майк идет ко мне, выпрямляю спину. Задерживаю дыхание, когда он сжимает меня в медвежьих объятьях и зарывается головой мне в живот. Я держу его как можно крепче, но мой взгляд фокусируется на приближающемся Доноване. Сомневаюсь, что когда-либо видела человека с более суровым выражением лица: уголки его губ опущены вниз, а в глазах пустота.
Он проводит рукой по волосам, будто намереваясь что-то сказать, но звук шагов за его спиной отвлекает всех нас. Майк поднимает взгляд и несется прямиком к родителям с криком «Мамочка!»
Мама и Джекс наклоняются вниз, уловив потребность Майка их обнять, и у меня внутри все сжимается. Не хочу проходить через то, что надвигается. Я не готова видеть их переживания и выслушивать нотации. Молюсь, чтобы они заметили, как сильно это все меня убивает.
— Я не должен был… начинать разборки с Риком. Если бы я знал, что близнецы были там… — давится словами Донован, и дело не в слезах, а скорее в гордости.
Киваю.
— Но ты не знал. — Облизываю губы. Ощущаю привкус металла и чего-то похожего на рыбу. Это из-за нервов? Или что-то другое?
Донован и Рик обмениваются устрашающими взглядами. У них есть незаконченное дело, но его придется отложить.
Ко мне подходит мама, на ее щеках следы от слез, а голубые глаза горят, словно новогодняя елка.
— Что произошло? — спрашивает она.
Готовая ответить за свои поступки, несмотря на то, что от ужаса у меня сосет под ложечкой, открываю рот.
— Что, черт возьми, вы здесь делали? — набрасывается она на меня, прежде чем я успеваю произнести хоть слово. — Ты говорила, что будешь занята. Говорила, что тебе надо делать домашнее задание. Почему ты врала, Лара? Почему?!
— Мы просто…
— Она же ребенок! — Мама раскачивается из стороны в сторону, и из ее глаз снова начинают течь слезы. — А сейчас? Почему ты в кои-то веки не можешь сказать правду? Почему?! — У нее трясутся руки, словно она хочет сжать ими мою шею.
Я закипаю от ревности. Такое ощущение, будто она любит Молли больше меня, поэтому я достаю из кошелька квитанцию и, скомкав, кидаю в нее.
— Потому, что они хотели подарить тебе вот это! Предполагалось, что это будет сюрприз. Ясно?
Мама ловит и рассматривает клочок бумаги, но я улавливаю в ее глазах лишь легкий блеск. Мне казалось, это поможет разрядить обстановку, но надежда угасает, когда она бросает квитанцию на пол.
— Отлично. Поход по магазинам? Прекрасно. Так где ты была, когда ее похитили? Почему тебя не было здесь в тот момент — ту самую минуту, — когда карусель остановилась?
Вперед выступает Донован.
— Это была моя вина, Миранда. Мне жаль. Я увидел Лару с Риком. Я… отвлек ее. Мне действительно жаль, — произносит он, глядя на меня.
То, что Дон берет вину на себя, много для меня значит, учитывая, за каким занятием он меня застукал. В ожидании следующего маминого ядовитого выпада я закусываю губу. Не то чтобы в том была ее вина, но от этого мне не легче.
— Рик? — Судя по тону, она вспоминает это имя. — Я не знала, что ты до сих пор с ним общаешься.
— Мы недавно начали, — говорю я, сжимая пальцы.
Джекс встает позади мамы и массажирует ее плечи. Не могу понять, хочет он меня убить или нет.
— У полиции есть к Ларе несколько вопросов, если ты позволишь.
Мама без раздумий кивает.
— Все, что угодно. Все, что вернет нашу малышку домой.
Пара шагов — и рядом со мной возникает офицер полиции, и хотя у него дружелюбное лицо, у меня такое чувство, будто это начало конца.
***
Полицейские отводят меня в отдельную комнату в супермаркете и задают множество вопросов, ответов на которые у меня нет, но я повторно излагаю свою версию случившегося, позаботившись, чтобы мои показания не изменились. Я даже упоминаю о драке между Донованом и Риком, так как не сомневаюсь, что полицейским об этом уже сообщили. Когда они спрашивают, не заметила ли я чего-нибудь, я не выдерживаю и начинаю плакать, и полицейские дают мне салфетки и стакан воды. Чье-то упоминание о записях с камер наблюдений наталкивает меня на одну мысль.
— А вы можете вернуться в прошлое? Проследить, кто ее забрал?
Полицейские обмениваются взглядами.
— Хотели бы мы, но формальности…
— Мы бы никогда не смогли добраться до нее вовремя. Путешествия во времени предназначены для… серийных убийц, и даже тогда… — Полицейский качает головой, и становится очевидным, что ему бы хотелось, чтобы все было иначе.
Как и мне. Внезапно все, по поводу чего Конгресс собирается голосовать на следующей неделе, над чем так активно работала моя мама, перестает казаться таким уж злом.
Кажется, что это просто необходимо.
Раздается стук в дверь, и в комнату заглядывает Джекс.
— Мой сын очень устал. Вы уже закончили с Ларой?
Такое ощущение, словно по сердцу проходятся теркой. Полицейские меня отпускают, но говорят, что приедут утром, чтобы задать еще несколько вопросов. Понятия не имею, куда мы идем, но надеваю куртку, радуясь, что окажусь в каком-нибудь другом месте.
Лучше бы я никогда не покупала то дурацкое ожерелье. Более того, лучше бы я никогда не возвращалась в прошлое. Я скучаю по папе, своей комнате и псу — глупой дворняге, который забывает выйти из дома, прежде чем пописать. Я скучаю по Рику, которого знала, и по холодным мискам макарон с сыром. Боже, как же мне не хватает Рика.
Когда мы заходим в лифт, поднимаю взгляд на Джекса. Я подвела его, и отчаянно хочу заслужить его одобрение.
— Прости.
Закусываю губу и закрываю глаза руками, пряча слезы, но плечи содрогаются от горьких рыданий. Я не знаю, чего ожидать, но точно не теплых объятий. Кладу голову ему на грудь и расслабляюсь. Джексу бы следовало орать на меня, но он лишь поглаживает меня по спине и опускает подбородок мне на макушку.
— Ты тоже моя дочь, и знаешь это. И я знаю — какие бы ужасные вещи не происходили. Знаю, как сильно ты любишь Молли. Я знаю.
Стучу зубами, стараясь взять себя в руки. Лифт открывается, нас встречает офицер полиции и выводит из торгового центра через черный ход, где нас ждут машины, чтобы отвезти домой. Джекс открывает дверь и ждет, пока я усядусь рядом с мамой. Пытаюсь не смотреть на нее, а она пытается не смотреть на меня. Не знаю, насколько все плохо, но не хочу об этом говорить.
Родители беседуют о полиции, и через некоторое время Джекс переключает свое внимание на меня, так как мама, судя по всему, объявляет мне бойкот.
— Полиция будет мониторить телефонные линии у нас дома. Они считают, что в ближайшие дни мы получим звонок с требованием выкупа, а потом сможем забрать Молли.
В голубых глазах Майка, сидящего рядом с Джексом, читается глубокое отчаяние, и я подмигиваю брату, пытаясь подбодрить. Он дарит мне грустную улыбку, и я понимаю, что Майк на меня не злится — слава Господу за малые милости его.
Остаток пути все молчат. Темнеет, но когда машина подруливает к дому, я замечаю вспышки камер журналистов, которые разбили лагерь на нашей лужайке. Когда открывается дверь, и они одновременно начинают выкрикивать миллион вопросов, я зажмуриваюсь от ужаса.
Полицейский берет меня за руку и помогает проталкиваться сквозь толпу. В бушующем море вопросов слышится плач Майка.