— С удовольствием, — отвечаю я, и мы, держась за руки, выходим из кабинета. Краем глаза наблюдаю за Джексом, однако все мои помыслы направлены на достижение цели.
Еще немного — и я приведу мой план в действие.
***
Сознание резко возвращается в мое тело. Лежа с закрытыми глазами, различаю тихое гудение аппаратов, ощущаю присутствие рядом людей. Пытаюсь переварить то, что произошло, что мне известно.
Другая Лара по кусочкам восстановила подробности попытки убийства мамы и обнаружила, что след ведет к отчиму. Все воспоминания о том, как Джекс любил меня, укрывал одеялом, словно ножом полосуют по сердцу.
Но к чему это все?
Зачем он так с нами поступил? Почему женился на женщине, которой желал смерти, а потом столько лет сохранял ей жизнь? Зачем завел с ней детей? Почему был так добр ко мне? Неужели он тоже работал на сенатора Патрисию Джеймс и следил, чтобы мама не своевольничала?
Он вообще когда-нибудь меня любил?
Хотя какая теперь разница. Мой настоящий отец провел последние десять лет в тюрьме, и я должна его оттуда вытащить. Должна закончить то, что начала Лара, даже если это означает разозлить маму, которая, будем откровенны, и без того на меня сердита.
Первым делом необходимо как-то удрать из больницы и добраться до тайника Лары, чтобы воссоздать ее план и выяснить, посвятила ли она кого-нибудь в свою тайну. Донован не раз упоминал о плане, однако я думала, что он имел в виду выпускной бал. Что, если я ошибалась? Что, если я все неправильно поняла?
Пытаюсь разлепить тяжелые, будто придавленные камнями, веки. Поначалу все вокруг выглядит размытым, словно я смотрю сквозь толщу воды. Родители разговаривают между собой у изножья кровати. За окном позади них виднеется, судя по всему, рассветное небо, по которому плывут заревые облака.
Как долго я провалялась без сознания, и насколько моя госпитализация обеспокоила похитителей Молли? Если ее вообще похитили. При сложившихся обстоятельствах у меня нет иного выбора, кроме как заподозрить, что к ее исчезновению причастен Джекс.
Медленно подношу руку к кислородным трубкам в ноздрях. Насколько же мне стало хуже? Как пить дать, я изрядно напугала маму. Надеюсь только, что времени еще достаточно.
— Мама? — в конце концов хриплю я старческим голосом.
Она резко поворачивает голову, стремительно приближается ко мне и садится рядом. В одной руке мама крепко стискивает носовой платок, а другой гладит мои волосы.
— Лара, детка? — Ее трясет от эмоций, поэтому вряд ли она способна еще хоть что-то произнести. Когда она наклоняется, чтобы меня обнять, я ее не отталкиваю.
— Я позову врача, — говорит Джекс и выходит в коридор.
Мама сжимает меня в объятиях, зарывшись лицом в мои волосы, и я цепляюсь за ее плечи. Мы впервые так близки с тех пор, как я изменила прошлое. Одна часть меня радуется, а другая хочет отстраниться, потому что я не знаю, как долго это продлится.
— Я сожалею, — нехотя выдавливаю я. — О Молли. О…
Зажмурившись, мама качает головой.
— Ты не знала. Это не твоя вина. Мне не следовало… Мне не следовало внушать тебе чувство вины. — Ее голос так дрожит от сдерживаемых рыданий, что я едва разбираю слова. — Это меня никогда не бывает рядом. Это я виновата. Я.
— Нет, мама… — Я мотаю головой, желая рассеять все ее заблуждения — рассказать, почему Джекс на ней женился.
— Подумать только, ты приняла все эти таблетки из-за меня, из-за того, как я с тобой обращалась. — Она моргает и горько смеется, давая выход переполняющим ее чувствам. — Ты говорила, что чувствуешь из-за меня, но я никогда не понимала… насколько это серьезно.
— Мама! — Собравшись с силами, произношу я, когда она глубоко вдыхает. — Я не пыталась покончить с собой. Я лишь хотела избавиться от боли. Моя голова…
Мама быстро кивает, словно знает, что я сейчас скажу, однако, судя по морщинам, прорезавшим ее лицо, она мне не верит. Мама правда считает, что я собиралась наложить на себя руки. Прожив со мной столько лет, она совершенно не знает Лару Монтгомери. А вот мой отец, Джон Крейн, знал бы, что я никогда не сдаюсь. Независимо от обстоятельств.
Открывается дверь, и в палату входят врач и Джекс. Мама встает и пожимает доктору руку. В другой руке врач держит рентгеновский снимок. Он улыбается мне. Это одна из тех улыбок, которые надеешься никогда не увидеть. Натянутая, обязательная. Так улыбаются тем, кто болен, а не тем, кто идет на поправку. Но по крайней мере голова больше не раскалывается, а значит, есть надежда, что все это может закончиться. Что в общем-то хорошо, учитывая, что мне надо спасти сестренку, вызволить отца и доказать, что отчим убил мою маму в альтернативной реальности.
Я не прислушиваюсь к разговору. Врач закрепляет мой снимок МРТ на экране с подсветкой, и я наблюдаю, как освещается изображение моего мозга. В палате повисает тишина. И хотя я не представляю, на что такое смотрю, сердце подпрыгивает, мешая сглотнуть. Я едва могу дышать.
У мамы конвульсивно дергаются глаза, рука взлетает ко рту.
— Не может быть, — бормочет она себе под нос.
— Действительно не может. Хотел бы я, чтобы новости были более обнадеживающими. Мне жаль, мисс Монтгомери. — Врач смотрит на меня. Судя по его печальному взгляду, диагноз неутешительный, и мне недолго осталось. Но я ему не верю. Не могу. — У вас сильное кровоизлияние в мозг, и я не уверен, что смогу его остановить. Нейрохирург уже в пути. Он осмотрит вас сразу, как приедет.
Я цепенею. Даже пальцы меня не слушаются. Кивнув, смотрю на убитую горем маму, потом перевожу взгляд на Джекса. Вид у него удрученный, а в глазах стоят слезы. Невольно задумываюсь, почему его так волнует, выживу я или умру. Я ему не родная, к тому же это он всему виной, тогда зачем же так переживать?
— Капельница поможет вам продержаться до приезда специалиста. — Врач замолкает, но никто ничего не говорит. Неужели он ждет благодарности?
Повреждение мозга не должно бы меня удивлять. Я подписалась на него в тот момент, когда скакнула в прошлое. Мне некого винить, кроме самой себя, но все же я злюсь, что не получила сказку, о которой мечтала.
Тишину нарушает стук закрывшейся за врачом двери. Никто не двигается с места и не произносит ни слова. Джекс сжимает мою ногу. Его подбородок дрожит, он напряженно смотрит мне в глаза, стараясь взять себя в руки.
— Я хотела бы побыть с Ларой наедине, — тихо, будто стоя над могилой, говорит мама. Ее лицо превратилось в ледяную маску, на нем почти невозможно что-либо прочитать. — Поезжай домой на случай, если позвонит похититель.
Джекс моргает, изумление озаряет его лицо.
— Я не могу уйти.
Мама теребит уголок моего одеяла. Она слишком низко склонила голову, поэтому я не могу разглядеть выражение ее лица.
— Подумай о Молли. Мы не можем ее бросить. Пожалуйста, Джекс.
Молчание увеличивает пропасть между нами, пока у меня не появляется ощущение, будто я посреди пустыни. Ко мне подходит Джекс. Изо всех сил стараюсь не смотреть на него, но в конце концов поворачиваю голову и позволяю ему сжать мою руку. Меня озадачивает его забота. Джекс отворачивается и, не проронив ни слова, уходит. Так лучше, убеждаю я себя, однако боль не отпускает.
Мама встает, подходит к стене и рассматривает снимок моего мозга. Я затаиваю дыхание, когда она проводит пальцами по бороздкам между моими полушариями, обозначающим небольшие скопления крови.
— Я видела подобное раньше, — едва сдерживая эмоции, замечает она неестественно высоким голосом. — Я видела подобное миллионы раз, поэтому, может, расскажешь, что ты натворила?
Облизывая губы, раздумываю, как себя вести.
— Не понимаю, о чем ты. — Отрицание по-прежнему видится наилучшим вариантом.