Park
Ансель оставляет свой байк на грунтовой парковке, стиснутой высоченными елями североамериканского хвойного леса. Вокруг нас – непроходимый валежник, мхи и папоротники, облепившие едва проступающие скалистые выступы.
– Страшновато, – признаюсь.
– Была здесь когда–нибудь?
– В парке Маяка?
– Да.
– Слышала о нём, но так и не добралась. А что? Он в чём–то особенный?
– Почему сразу особенный?
– Потому что ты не мог выбрать обычное место.
Ансель не выдерживает и расплывается в улыбке:
– Для кого как, у каждого свои предпочтения, но для меня да – это место одно из любимых дома.
– А не дома?
– А вне дома таких мест тысячи. Я люблю путешествовать.
– В свободное от преподавательства время?
– Точно. В свободное от преподавательства время. Поможешь?
Он протягивает мне коробки с пиццей, а сам вешает на плечи огромный туристический рюкзак. И тут я понимаю, что он действительно меня ждал.
– Что там у тебя?
– Чуть позже покажу, – подмигивает.
– Это сюрприз?
Господи, что это? Я флиртую?
– Ну… можно сказать и так. Вот, переоденься, – протягивает мне пакет.
И я обнаруживаю в нём пару новых кроссовок, шорты и футболку почти моего размера.
– Ничего себе, а ты продуманный… – замечаю ему.
– Всего лишь детали. Прости, ничего дизайнерского в Волмарте не нашлось, – улыбается, расстёгивая рубашку и вынимая из рюкзака джинсы и белую футболку – одежду для себя. – Вон там можно переодеться, – кивает в сторону туалетов.
И всё то время, пока я натягиваю на себя шорты, футболку и кроссовки с носками, упорная улыбочка никак не хочет покидать мой бесстыжий рот.
Насыпная обустроенная дорожка для любителей хайкинга ведёт к маяку, по пути несколько раз предлагая свернуть на Ленивый луг. Но мы же не как все: очень скоро цивилизация остаётся за нашими спинами и плотными зарослями кустов – мы на потайной узенькой, почти заросшей папоротником дорожке, ведущей неизвестно куда.
Плечи и руки – это все что я вижу. Интересно, с каких пор художники родятся такими плечистыми? И рукастыми?
Ансель сворачивает с дорожки, я прыгаю по каменным выступам вслед за ним, но теперь уже с куда большим энтузиазмом, потому что кустарника больше нет, и сквозь ветви елей и сосен уже виден залив.
Мой спутник протягивает свою крепкую руку и помогает взобраться на довольно просторный, плоский выступ скалистого берега. За нами непроходимый гутой лес, под нами – нагретый солнцем камень, перед нами – кажущееся бесконечным серо–голубое море, утонувшее в молочной полуденной дымке. Я вижу маяк – бело–красное строение на вершине соседствующего с нами выступа.
– Отсюда его видно лучше всего. Как тебе?
У меня нет слов – захлестнули эмоции:
– Столько лет… с самого рождения живу в этом городе и даже не подозревала, что такая красота тихо существует у меня под боком…
Ансель улыбается. И не просто улыбается – на его лице написана самая настоящая, искренняя, почти детская радость. Он раскрывает свой гигантский рюкзак, вынимает упаковку банок с кока–колой и вручает мне. Вслед за провиантом из чудо–сумки извлекается папка–планшет и карандаш.
– Ешь! – кивает на пиццу, обнаружив моё бездействие.
Я голодна, но накидываться на еду в столь романтичном эпизоде мне неудобно. Однако когда Ансель вынимает из коробки кусок и откусывает от него треть, шумно откупоривая при этом банку с содовой, голод побеждает неловкость, и я вгрызаюсь в сырно–грибное совершенство кулинарии с нечеловеческим аппетитом.
– Боже…. – тяну с набитым ртом, – это просто… блаженство!
– Жизнь, я смотрю, тебя не баловала, – ухмыляясь, комментирует мой восторг Ансель.
– Да я сто лет её не ела! И лет двести не пила кока–колу! – сознаюсь.
– Ты много потеряла.
Кажется, я знаю, что именно мне так нравится в этом парне – невозмутимость. Его эмоциональный диапазон напоминает неглубокое чистое озеро в безветренном ущелье – ни единой волны, все течения спрятаны под зеркальной поверхностью, отражающей безмятежность солнца и облаков.
Проглотив большую часть пиццы, пока я по–гурмански мурлычу над своим одним куском, Ансель подгибает колено, укладывает на него планшет с плотной бумагой и наносит первые уверенные штрихи. Уже через минуту я вижу очертания маяка, через пять он выглядит настоящим, а через десять на горизонте вырастают горы, ели, разливается море.
Я впечатлена не только скоростью, но и талантом художника: перед моими глазами не просто рисунок, он живой, дышащий. Восхищение переполняет мое сытое, разморенное и совершенно довольное существо:
– Ансель, в твоих руках волшебство, ты ведь об этом знаешь?
Моя похвала награждается весьма скромной улыбкой и ответом:
– Думаю, ты преувеличиваешь. Скетчингу обучаются легко и быстро, с акварелью сложнее – её нужно чувствовать.
– Ты чувствуешь?
– Бывает, – улыбается шире и отдаёт рисунок мне, сам укладывается на спину, подложив под голову свой рюкзак.
Его глаза задерживаются на моих браслетах – толстых кожаных лентах, переплетённых с бисером, бусинами, цветными нитями и перьями – ручная работа индейца. Их дал мне Кай. Много лет назад. Он сказал, что эти ленты – орлиные обереги, они отгоняют зло и соединяют руки с руками матери Земли, наполняя их энергией. Разумеется, истинную причину своего подарка он не упомянул, да и не нужно было.
Мой юный друг ни о чём не спрашивает, только смотрит, однако в его молчании я слышу вопросы. К сожалению, Ансель, я не готова на них отвечать. И даже не предложу отложить до лучших времён.
– Сколько тебе лет? – спрашиваю.
– Возраст мужчины не имеет значения. Зрелость личности в поступках и мыслях. А они могут быть очень разными в одном и том же биологическом возрасте.
– А мой возраст тебя не смущает?
– Почему он должен меня смущать?
– Мы оба знаем, почему. Если не хочешь отвечать – не отвечай, но не пытайся казаться тем, кем на самом деле не являешься.
– Это кем же?
– Глупцом!
Он ухмыляется, едва сдерживая порыв рассмеяться:
– Твой возраст меня не огорчает, он… возбуждает.
– Возбуждает?! Как?
– Женственностью, грацией, шармом осознанности движений, произнесённых слов. Самое сексуальное в человеке, не важно, кто он, мужчина или женщина – его ум, думаю, тебе это известно и уже давно. И точно также я думаю, что у большинства юных особ этот орган находится в состоянии зиготы. Ты и сама это знаешь.
– Напротив, мне попадаются довольно умные и образованные студентки. И зря ты так высказываешься о девушках! Если уж говорить о сексуальности – ничто не сравнится с молодостью.
– Ты ошибаешься. Пресыщение быстрым, лёгким и даже очень хорошим трахом с гибким упругим телом наступает довольно быстро. Ты хочешь большего.
– Чего?
Фундаментальный вопрос – чего же он от меня хочет?
– Чувствовать.
И мне нечего ответить. Нет ни одной достойной мысли, какую можно было бы противопоставить столь исчерпывающему аргументу.
Глава 19. Соблазны
Мы молчим, но на этот раз пауза уже не кажется такой неудобной. Ансель лежит неподвижно, и я решаю, что он задремал, впитывая своей смуглой кожей солнечные лучи. Однако вскоре замечаю за тёмным стеклом брендовых очков острый, изучающий взгляд. И задаю созревший вопрос:
– То есть, для тебя катализатором любви является ум?
– Бесспорно. Чем умнее человек, тем он привлекательнее, и тем глубже может чувствовать.
– Ты умный?
– Мне двадцать семь.
Ансель резко поднимается, затем, вытянувшись и закинув за голову руки, долго смотрит вдаль, на воду, будто о чём–то размышляет. А дальше Всевышний посылает моей выдержке испытание на прочность: его руки расстёгивают рубашку и стягивают. Я перестаю дышать, не зная, что пожирать глазами в первую очередь: плечи, грудь, талию или пальцы, устраняющие кожаный ремень, расстёгивающие тысячу и одну пуговицу ширинки.