Пожалуй, это многое объясняет, в том числе и незнание того, где лежат кухонные ножи и салфетки.
Как и любая нормальная женщина, я веду глазами по территории в поисках следов другой самки, однако, к своему удивлению, не нахожу не только женских признаков жизни, но и мужских.
– Ты моешься гелем для рук? В ванной ничего кроме мыла нет.
Ансель поднимает глаза, полные удивления:
– А ты хочешь принять душ?
– Да нет… – осекаюсь, – просто любопытно.
– Любопытно? – повторяет индифферентным тоном. – Любопытство не входит в число добродетелей.
– А я не подозревала в тебе склонность к назиданиям. Такому, как ты, это совершенно не идёт.
– А есть те, кому идёт? – тот же британский тон и как будто даже намёк на акцент. Тень моего супруга.
– Есть люди, для которых контроль и назидательность – часть их личности. Они не умеют иначе существовать, кроме как пытаться переделать окружающих. И даже если ты напомнишь им о том, что ничего не должен и пришёл в этот мир сам по себе и на своё собственное усмотрение, они не поймут, о чём ты говоришь.
В его взгляде появляется отстранённость и жестокая ирония:
– Звучит так, словно ты знаешь, о ком говоришь. Часто приходится иметь дело с подобными людьми?
Уверена, это зонд. И обдумываю неприятную мысль о том, может ли Ансель быть знаком с Каем?
– Бывает, – отвечаю.
– Считаешь, мужчина не должен контролировать женщину?
– Нет. Твоё мнение?
– Оно совпадает с твоим. Расскажи мне, что для тебя свобода?
– Свобода бывает разной. Можно свободно распоряжаться своим временем, не быть ограниченным рамками пристойности, законов, порядка и ожиданий других людей в отношении тебя, а можно быть свободным внутри.
– Это самое сложное, – кивает, соглашаясь. – Ты свободна?
Я не знаю, что ответить, и Ансель поджимает губы, пряча недовольство:
– Насколько далеко?
– Это не важно. Важно то, что с тобой я близка к этой свободе как никогда и ни с кем, – признаюсь.
И вот теперь его грешный рот растягивается в улыбке, да такой, какую не скрыть, даже если очень захочешь. Моя рука не выдерживает и сама собой тянется к его лицу, кончиком пальца я глажу его ровную красивую бровь: невероятно, просто невероятно как природа умудрилась вложить в полоску волос на коже столько секса.
Когда–то давным–давно, в юности, Кай восхищался талантом создателя, гладя ладонями моё тело:
– Бог определенно был на пике вдохновения, создавая женщину. Нет ничего прекраснее женского тела, а всё, что есть кроме, не сравнится с одним только изгибом талии…
Теперь я готова поспорить: Бог был не только вдохновлён, но и максимально сосредоточен, создавая Анселя. Ни единой ошибки, ни одного изъяна, безупречность, совмещённая с уникальностью. Мне хочется раздеть его, и посмотреть, как он будет смотреться на тёмно–синей простыни своей круглой кровати.
А хозяин, тем временем, скрывается в спальне и уже через минуту возвращается с аккуратно сложенной одеждой в руках:
– Вот возьми.
– Что это?
– Сухая футболка и штаны. Переоденься, здесь холодно, а ты вся мокрая.
Вообще–то, я рассчитывала, вернее, втайне надеялась, что прилипшую к моей коже ткань будут отдирать руки молодого горячего любовника, то есть твои, Ансель. И это могло бы быть так же романтично и чувственно, как показывают в американском кино. Тебе никогда не хотелось попасть в кино или простую сказку, например?
Само собой, я не школьница, чтобы верить в сказки, но происходящее мало на неё похоже. Неужели я не достойна даже иллюзии? Вот так всё и будет? Просто отправимся в постель и переживём быстрый трах без обязательств?
Закусываю нижнюю губу, приказывая эмоциям стоять на месте и не проявлять себя раньше времени.
– Чаю выпьешь? Или ты кофеманка? – спрашивает отчуждённым тоном, и я тут же впадаю в подозрения, что моё присутствие здесь не желанное, а вынужденное. Как если бы этот ладный парень заключил пари в два счёта уложить чужую жену, которая, к тому же, ещё и прилично старше его.
Ансель подходит к барной стойке и принимается выкладывать из стоящего рядом картонного ящика продукты – не иначе с утра в Костко закупился.
– О! Мой любимый! Старбакс весенний... – восклицаю, заметив знакомую упаковку кофе и возлагая надежды, что данное совпадение станет началом нашего диалога. – Ты тоже такой любишь? Хотя осенний, по–моему, даже лучше.
Ансель игнорирует мой неожиданный восторг по поводу совпадения кофейных предпочтений и только констатирует:
– Значит, кофе.
Вслед за кофе появляется мой любимый сыр, чему я даже не удивляюсь, потому что в Костко, как известно, выбирать не из чего.
Молчание хозяина выталкивает меня из кухни в направлении ванной. За тридцать секунд переодеваюсь в одежду, приятно пахнущую средством для стирки, и ещё минут пятнадцать поправляю волосы.
К моему появлению Ансель уже жарит бекон, тосты и плавит французский сыр в специальном ковшике.
– Я такое видела только по телевизору, – сознаюсь.
– Это вкусно. Очень.
– Где ты научился готовить?
– Много где. Вот так плавят сыр в Нормандии. Я жил там какое–то время с одной... женщиной, она меня и научила.
Слово “женщиной” хорошо так даёт мне по голове. Да, какого чёрта? – думаю.
За окном хмурое весеннее небо, мягкий дождь и вечерняя тишина: ни птиц не слышно, ни людей.
– Почему ты не включаешь свет? – спрашиваю.
– На новом месте темнота как будто уютнее. Не так бросается в глаза чужеродность стен.
– Довольно фешенебельных, замечу. Зачем же ты переехал, если тебе здесь дискомфортно?
– Вынудили обстоятельства.
– Хотелось бы знать, что за обстоятельства “заставляют” людей переезжать в настолько красивые и дорогие квартиры...
Но и этот мой вопрос гостеприимный хозяин оставляет без ответа.
Глава 23. Ночное развлечение
Cemeteries Empty Camps
А на улице, тем временем, типичный вялый Ванкуверский дождь усиливается. По огромным стёклам окон стекают ручьи, а за ними – преломлённая водой хмурость залива, серость низко нависшего неба и блестящие от влаги, кажущиеся пластмассовыми лиловые, жёлтые, алые кусты рододендронов, декоративного ковыля и других неопознанных моим не самым ботаническим умом кустов, цветущих крупными белыми гроздьями. Их стойкий приторно–сладкий аромат наполняет квартиру, проникая в узкие приоткрытые секции окон, сквозь них же просачиваются и уличные звуки: неторопливый шорох капель, шелест тяжёлых мокрых листьев, потревоженных редким слабым ветром, тихий перезвон колокольчиков спящих в марине белоснежных яхт.
– Этот дождь успокаивает, даже умиротворяет. Хочется положить голову на что–нибудь мягкое, закрыть глаза и забыться. Уснуть.
– Сегодня спать не получится. Ты ведь не за этим пришла?
Я зависаю с ответом, мысли разбежались, не имея ни малейшего понятия о том, как адекватные люди должны реагировать на подобные заявления.
– Прости, вышло грубо, – внезапно добавляет мой почти любовник, но тон его реплики вопит о полнейшем отсутствии каких–либо сожалений.
– Всё в порядке. Я люблю, когда вещи называют своими именами.
Мы долго молчим. Неловкость и натянутость рухнули, детонировав после фразы «ты ведь не за этим пришла». Вместе с ними растворился хоть и едва ощутимый, но всё же романтический флёр. Терять больше нечего, поэтому я становлюсь собой:
– Зачем я тебе?
Он отвечает не сразу:
– Понравилась. А я тебе зачем?
– Чтобы отомстить мужу.
– Что он сделал?
– Переспал с сотрудницей.
Ансель поднимается и неторопливо, даже как–то вальяжно направляется к кухонным шкафам. Вынимает бутылку с алкоголем и подписывает вечеру и не только ему приговор:
– Иди раздевайся. Займёмся тем, зачем пришла.