Это ощущение держало меня ещё несколько минут. Затем померкло. Его вытеснила необходимость отдыха. За секунду до сна я забыл, где нахожусь. Кто я. Только чувствовал, как скользит по щеке от обиды, нанесённой много лет назад, слеза, давно, ещё в детстве, высохшая, подавленная каменным ветром пустошей.
Инва разбудила нас ночью. Заря только занималась. Машина тел не делала остановок для пересменки. Прежде чем отстегнуться, я как следует размял члены. Затем сел. И соскочил вбок. Довольно скоро мне удалось влиться в общую скорость. Я приблизился к Инве. Наши взгляды встретились, когда она отдавала ботинки Сайхмару. Мы поприветствовали друг друга без слов.
Особенности моей физиологии не давали мне использовать ботинки. Даже при условии надетых проводников. Однако я мог бежать довольно долго. Инва учитывала всё это при определении крейсерской скорости машины. Если Хозяин Луны и возражал ей, то тщетно.
Прежде чем принять груз, я пробежался вокруг машины. Сайхмар сделал то же самое. Он легко мчался на огромных механических ногах. Обогнал меня. Мы провели беглый визуальный осмотр. Не выявили повреждений или рассинхронизации. Я занял своё место впереди и чуть справа. Сайхмар – замыкал.
Мы оба положились на связи, прочувствовали их и одновременно приняли машину. Сознание размылось. Подёрнулось дымкой. На мгновение странная логичная нелогичность нашей ситуации стала мне почти ясна. Подступила к горлу, как приторно-сладкое послевкусие от спиртного. Как рвота. И затем исчезла.
Мерно шли по каменистой почве сто шестьдесят две пары ног. Груз составляли тела разного роста, телосложения. В набор входили и крупные мужские, и миниатюрные женские трупы. Для поддержания единого темпа машины каждому следовало двигаться с индивидуальной интенсивностью. Но Инве удалось очень органично всё сопрячь. От неё ко мне и Сайхмару по связям и прямо в души скользнуло ясное математическое описание закономерностей и соотношений. Оно поглотило меня, окунуло в кровь и ликру, мчавшиеся по венам усилиями ста шестидесяти двух сердечных мышц, и весь этот шум застучал единым ритмом во мне.
Перед глазами вперёд смотрящих расстилалась и расстилалась тёмная материя каменистой земли. В сумерках она казалась нереальной. Словно и вовсе её не существовало. Только топот неживых ног, взгляды неживых глаз, устремлённых в ничто. Это показалось мне похожим на прыжок веры, на самозабвенное вращение в ритме танца, когда всё вокруг перестаёт существовать и естество остаётся поглощено полностью одной лишь непрерывной, абсолютно честной логикой единого движения. Это своего рода музыка.
Музыка.
Холодная. Бесстрастная. Рукотворная, как каждое произведение искусства. Такая же фальшивая. А значит – вечная. Мы не можем понять красоты рассвета или заката. Вечной пленительности водного потока. Хрупкого изящества мыльного пузыря. Пока не наполним их ложью. Дадим метафорический смысл. Ложь. Адаптируем их под собственное восприятие. И вот тогда мы смотрим на них. Задыхаясь сознанием той, совершенно чуждой им, красоты. Красоты, неизвестной им. Мы становимся безусловно созвучны их грации, которой они – от самого своего создания – лишены. Несуществующим в них самих изяществом. Избрав их в качестве проектора собственных идей, мы так заворожённо восхищаемся собой. И через это уничижаем себя себе в удовольствие. Музыка. Топота мёртвых ног.
Я весь растворился в ней.
Втроём мы держали почти десять циклов. А затем Инва отпустила. Я очень терпеливо ждал, пока она уснёт. Чувствовал её связь с машиной через ликровый клапан. Измотанная, она соскользнула в сон довольно быстро. Мы с Сайхмаром мягко приняли её тело на контроль. Так мы исключили несчастный случай во сне. К сожалению, остальных механоидов подстраховать подобным образом мы не могли.
Для того чтобы позволить специалисту присматривать за телом во время сна, нужна соответствующая тренировка подопечного. Она включала как физические, так и психологические упражнения, направленные на раскрытие доверия. Сверхразумного доверия. Мы учились впускать чужое сознание внутрь себя. В самое сокровенное. Самое личное. Самое доверительное. Сломать уверенность в том, что может существовать что-то, принадлежащее только тебе. Смять её. И дать право другому мыслящему существу надзирать за твоим беззащитным сердцем. И жизнь кажется такой тонкой. Такой неуютной.
Приняв контроль, я расслабился, позволив ногам самим перебирать по почве, отмеряя расстояние. Дыханию – самостоятельно подстроиться под оптимальный ритм. На стадионных тренировках нам удавалось добиться от моего тела производительности в шестьдесят километров непрерывного бега в день. Но здесь перед нами расстилались пустоши. Группы мышц, работающие при беге в рафинированных условиях стадиона и на открытой местности, – разные. В последнем случае затраты энергии больше. К тому же необходимо сохранить запас сил. Я мог рассчитывать на тридцать километров. Дальше – опять отдыхать.