Решение было окончательным. Об этом они сообщали в специальном письме, составленном в вежливых, но очень твердых выражениях.
Способ самоубийства всеми ста пятьюдесятью тремя был избран одинаковый. Она предполагали отсечь себе голову. Это давало гарантию немедленного перехода в царство теней.
Мрачные тучи чудовищного, неслыханного массового самоубийства нависли над городом Акроном и местным университетом, ибо все 153 молодых человека были студентами Акронского университета, штат Огайо, США.
Ректор университета, доктор Семюэль Джонсон, прочитав их полное трагической решимости письмо, побледнел, зашатался и в изнеможении упал в кресло. Содрогаясь от ужаса, он пробежал подписи: «Мартин Бреклэй, Сидней О'Флагган, Роберт Вандердог, Фредерик Лан, Теодор Д’Оверахер, Джои Флажеолетт, Свэн Циттерсен, Мак О'Цыпкин, Джэк Алтаузен…»
Но ведь это жизнерадостные юноши! Дети состоятельных я почтенных родителей. Обладатели чудесных бицепсов. Энтузиасты крикета и гольфа.
Нужно немедленно принимать меры. Попробовать спасти. Отговорить.
Университетские служители были брошены на розыски безумцев.
Между тем, все 153 студента вели себя точь-вточь как прежде. Они плясали на вечеринках и целовали девушек. Играли в гольф и смеялись громовыми голосами над анекдотами.
Это были люди с железными нервами.
Они послушно явились по зову ректора и чинно расселись в его огромной торжественной приемной. Со стен на них строго смотрели величавые президенты и седовласые корифеи науки. Студенты думали о незаконченных партиях гольфа и оставленных патефонах. Студенты сидели огорченные и скучные.
Ректор вызывал их к себе по одному.
– Присаживайтесь, милый Боб, – непривычно мягко приветствовал он застенчиво топтавшегося у дверей Роберта Вандердога. – Берите сигару.
– Благодарю вас, я не курю, – ответил запинаясь Вандердог. И закурил предложенную ректором душистую сигару.
– Давайте, Бобби, поговорим по душам. Как мужчина с мужчиной. Вы уже не мальчик. Перед вами блестящее будущее. У вас превосходное происхождение. Что вас толкнуло подписать коллективное письмо?..
Вспотевший от небывалой своей миссии ректор вдруг подумал, что будет, пожалуй, целесообразней не упоминать даже само слово «самоубийство», и, чуть заикнувшись, продолжал:
– Что вас толкнуло, Бобби, на ваше неожиданное, я бы даже сказал, страшное решение?
– Политические преследования, сэр. Я уверен, – каждый джентльмен сделает на моем месте то же самое.
Не веря своим ушам, потрясенный ректор переспросил:
– Политические преследования? Дитя мое, вас преследуют за политические убеждения? У вас есть политические убеждения?
– В данном случае, сэр, речь идет не о моих, а о чужих политических убеждениях, – с достоинством отвечал Бобби.
– Но, дитя мое, – продолжал мистер Джонсон. – подумайте об ужасных последствиях вашего решения. Вы опозорите свою семью, свой университет, гордящуюся вами крикетную университетскую команду. Снимите, милый, свою подпись с письма. Опомнитесь!..
– Подпись в торговом доме «Вандердог и сын» священна. Подумайте, сэр, что скажут конкуренты. Но, – тут доселе твердый голос младшего представителя фирмы «Вандердог и сын» дрогнул, – я не знал, что своим решением я могу покрыть позором мою семью…
– Я вас так понимаю, – проговорил растроганный мистер Джонсов, – очень трудно сразу отказаться от раз принятого решения, и поэтому не настаиваю. Посидите немножко тут же в кабинете и подумайте.
И обрадованный первой, хотя и не полной победой, профессор дружески хлопнул Вандердога по плечу и вызвал к себе Флажеолетта.
Предстояло полное повторение беседы с Вандердогом.
– Джонни, – произнес непривычно мягко ректор, изобразив на своем лице неземное радушие. – Присаживайтесь. Берите сигару.
– Благодарю вас, сэр, я не курю, – ответил запинаясь Флажеолетт. И закурил предложенную ректором душистую сигару.
– Давайте, Джонни, поговорим по душам…
В это время из приемной донесся резкий удар и стук падающего тела.
– Началось, – прошептал мистер Джонсон побелевшими губами и оцепенел. Опомнившись, он в несколько прыжков добежал до двери, рванул ее и очутился в приемной.
В приемной ничего не осталось от прежней размеренной и степенной торжественности. Кучки взбудораженных студентов о чем-то горячо в возмущенно спорили. Человек пять-шесть, опустившись на корточки, пытались носовыми платками стереть темное пятно, расплывшееся по паркету.
Ректор подбежал к ним и громко застонал. Белоснежные носовые платки были в не оставлявших никакого сомнения красных пятнах. Тонкие струйки густой алой жидкости медленно ползли по девственной чистоте паркета.