По желанию Васи, барабан не запаковали, и он вышел на солнечную улицу пылающий от счастья, с барабаном, висящим на шее, согласно самым лучшим пионерским традициям, и с палочками в руке.
На улице Вася наспех поблагодарил загадочного дядю и бросился улепетывать во все лопатки: как бы дядя не передумал.
Скажем прямо, он прибежал не в школу, а домой и добрых четыре часа практиковался в высоком и трудном искусстве барабанного боя. Он достиг уже в нем немалых успехов, когда домой вернулся его отец и полюбопытствовал, откуда у Васи барабан.
– Дядя подарил, – ответил Вася без отрыва от барабанного боя.
– Подарил? Какой дядя? Незнакомый дядя? Так просто взял незнакомый дядя и подарил тебе за здорово живешь совершенно новый барабан? Фу ты, прости господи! Признавайся прямо: спер барабан? Сознавайся, пока не поздно.
Вася не имел никаких оснований сознаваться, но он сам понимал шаткость своих показаний. Он сам сначала не понял, с чего это вдруг человек даже в самую лучшую погоду, даже в самом лучшем настроении будет незнакомому мальчишке дарить игрушки. Вася понял тщету своих усилий и горестно зарыдал, а отец его, не чуждый современным педагогическим веяниям, потащил мальчика в школу, чтобы там с помощью лучших квалифицированных педагогических сил узнать тайну барабана и вернуть Васю на стезю добра и справедливости.
Они шли оба по яркой солнечной улице: хороший, честный, работящий папа, который никак не мог понять того, что у нас обычные люди – не миллионеры – могут подарить незнакомому ребенку игрушку, и маленький сын Вася, который уже понимал это, но никак еще не мог объяснить, почему это у нас возможно. Они шли по улице оба – отец и сын, – каждый со своими невеселыми думами. По дороге они встретили пионервожатого васиного отряда, который со своей стороны также с прискорбием вынужден был констатировать, что всегда честный и порядочный Вася поддался нездоровому чувству алчности и украл в неизвестном месте и при неизвестных обстоятельствах чей-то барабан. Они уже собирались войти в просторные прохладные двери новой, недавно выстроенной школы, когда Васька, с опустошенной душой взиравший на покоившийся подмышкой отца барабан, случайно заметил на другом тротуаре шедшего Петра Сергеевича Карабанова.
– Папка! – закричал он и потянул за собой отца. – Вот тот дядя. Это он подарил мне барабан.
Петр Сергеевич подтвердил недоверчиво слушавшему отцу законное происхождение барабана и полную васину беспорочность.
Они разошлись в разные стороны, и Карабанов твердо решил впредь дарить детям конфекты, мороженое и прочие вещи, употребляемые на месте и не оставляющие никаких поводов для подозрения в воровство.
Уходя, он услышал, как взволнованный отец сказал пионервожатому:
– Иди подумай, что найдутся чудаки, которые так, за милую душу, будут дарить незнакомым детишкам барабаны.
Дело о выеденном яйце
Это очень грустно, но гражданина Довганя, по его собственному выражению, «…вот уже больше года подобно спруту опутывает горе, стискивает, отчего он буквально задыхается и не в силах освободиться…»
Это тем более прискорбно, что гр. Довгань не кто-нибудь, не какая-нибудь незаметная сошка, а солист оркестра Эриванскон оперы по деревянным инструментам, работник Эриванского радиовещания, преподаватель Государственной консерватории, в свое время внес свою лепту в фонд строительства агитэскадрильи им. Максима Горького и начиная с 1928 но 1936 год пожертвовал в пользу МОПР немалые суммы.
Мы ничего не говорим здесь, что не было бы подтверждено документами. И о консерватории, и о радио, и о своих пожертвованиях гр. Довгань прислал нам документы, заверенные Эриванской нотариальной конторой.
И вот такого ценного гражданина «подобно спруту опутывает и стискивает горе, отчего он буквально задыхается» и т. д. Дотронемся же своими трепетными перстами до вот уже больше года отверстых ран гр. Довганя. Поинтересуемся происхождением спрута.
Коротко. 7 февраля прошлого, 1935 года гр. Довгань пришел к директору Эриванского государственного цирка на предмет получения контрамарки. Контрамарка требовалась гр. Довганю не для наслаждения высоким искусством тамошних циркачей. Ему нужно было срочно по важному делу поговорить с находившимся там своим учеником, который как раз сидел в цирке, чтобы наслаждаться упомянутым искусством. Переговоры с директором не привели ни к чему, и гр. Довгань вынужден был приобрести в кассе за наличный расчет билет. Это уже само по себе было чрезвычайно прискорбно. Но самое трагическое было впереди. Когда Довгань, поговорив со своим учеником, немедленно обратил свои стопы к выходу, ом увидел, как директор, недавно отказавший ему в контрамарке, другим трем работникам оперы таковые выдал.