Доктор Розенбах собрал группу богатых спонсоров, которые хотели подарить книгу библиотеке Бейнеке в Йеле. Он был уполномочен торговаться до девяноста тысяч долларов. Но был также и другой дилер, господин Рандал, представлявший Дж. К. Лилли, чья коллекция со временем перешла университету Индианы.
Рандал предложил цену в девяносто одну тысячу. Розенбах думал, что уже завладел книгой, предложив девяносто две; но в самый кульминационный момент Сонни Уитни из «Вандербилт Уитниз», сам человек из Йеля, вступил в торги и поднял цену до ста пятидесяти тысяч, прежде чем позволить Розенбаху заполучить книгу за сто пятьдесят одну тысячу. Розенбах подарил книгу Йелю, назвав ее «величайшей, самой чертовской, самой важной книгой в мире», но Йель отказался возместить разницу в шестьдесят одну тысячу долларов, и затем изначальный консорциум развалился. Брат Розенбаха угрожал подать на Йель в суд…
– Теперь скажи мне правду, Тони, – сказала я, – Ты бы заплатил больше за «Sonetti kissuriosi», чем за «Книгу псалмов»?
– «Книга псалмов» была первой книгой, напечатанной в Америке.
– Хорошо, но на какую из них ты бы смотрел с большим удовольствием? Кроме того, «Книги псалмов» сохранились одиннадцать экземпляров. А Аретино только один. Я хочу оценить его в двадцать тысяч фунтов и иметь резерв в пятнадцать тысяч.
– Ты не можешь сделать этого, Марго. Они не поставят в каталог оценку в двадцать тысяч.
– Послушай, когда люди видят оценку в восемь тысяч, это говорит им о том, чего они должны ожидать. Если поставить двадцать тысяч, они будут ожидать уже другого. Ты сам говорил мне это: «Для американского рынка не бывает слишком больших цен». Правильно?
– Да, но я говорил о картинах. Они никогда не согласятся на такую оценку.
– Картины, картины… Кто не согласится?
– Господин Хармондсворс.
– Тони, ты видел книгу. Ты знаешь, какой силой она обладает. Она проникает глубоко в самое нутро. Кто-нибудь действительно захочет ее иметь. Многие захотят иметь ее. «Кристи» захотят. Поверь мне.
Я думала, что это будет последний раз, когда мне придется воспользоваться магическим словом «Кристи», но оно сработало так же, как и в первый раз.
– Звони, – сказала я, – Я заплачу за звонок.
Он поднял трубку, поговорил с оператором, и затем, пока она дозванивалась, предупредил меня:
– Ты должна запомнить, что, если торги не достигнут суммы резерва, тебе придется выплатить пять процентов штрафа. Ты готова заплатить пять процентов от пятнадцати тысяч? – Он сосчитал в уме: – Семьсот пятьдесят фунтов.
– Сколько это в долларах?
– Чуть больше двух тысяч.
– А в лирах?
Он произвел в уме несколько подсчетов:
– Три миллиона триста шестьдесят тысяч.
– Легко, – сказала я. – Я зарабатываю почти столько же… за шесть месяцев.
– Это твоя жемчужина за бешенные деньги, – улыбнулся он.
– Да, только я продаю, а не покупаю.
Тони пришел на мою лекцию в Американской церкви, и после банкета, который последовал за лекцией и проходил в подвале церкви, мы пошли вниз к реке и затем вниз по течению в сторону Касине. Арно еще в ноябре выдолбил в берегах большие выбоины, и хотя берега были укреплены, уличные фонари пока не заменили. Было очень темно, и приходилось быть острожными, чтобы не столкнуться с другими гуляющими парами.
Однако гуляющие пары беспокоили меня значительно меньше, чем курьеры от папы римского. Не на самом деле, не в буквальном, но от истории о Библии из Сареццано мне было немного не по себе. Я всегда с трудом могла представить, что кто-то действительно обращал внимание на такие вещи, но, очевидно, кто-то все же наблюдал. Конечно же, я не совсем вступила за черту криминала, я просто перераспределяла некую частную собственность в соответствии со своими понятиями о том, как она должна быть распределена. Тем не менее, если газеты распустят слух об Аретино… Будет «Сотби» защищать мою анонимность? Защитит ли меня чек из Бухандлюнг Карла Шульца? Вспомнит ли меня господин Шульц? Вспомнит ли он «Pilgrim's Progress»? Какой-то doggy! Вспомнит ли он, что я в действительности не покупала молитвенник? Сможет ли он предъявить свою копию чека (которая не совпадет с моим чеком)?