Когда она наконец подняла голову и посмотрела на меня, я поняла, что она сосредоточенно думала о чем-то и явно не ждала моего визита.
– А, да, – сказала она, откладывая в сторону ручку. – Сестра Джемма говорила мне, что у вас с ней состоялась интересная беседа.
– Очень интересная.
– И очень поучительная?
– Очень поучительная, мадре бадесса. Я узнала много о монастырской жизни. И о самой жизни, тоже, – добавила я.
– Когда вы говорите «о самой жизни», – спросила она, улыбаясь, – что именно вы подразумеваете? Вы имеете в виду мир за пределами монастыря, мир бизнеса и политики, замужество и семейную жизнь? Или у вас что-то другое на уме?
– Нет, почему, – замялась я, застигнутая врасплох, – сама жизнь – это, ну, сама жизнь – это просто жизнь. Это когда отец готовит на твой день рождения десерт «Сен-Сир», это прыжки в океан с обрыва, езда на велосипедах с сестрами, это когда мама приходит тебе в комнату и садится рядом, если ты больна, или гуляет с тобой от Фьезоле до Сеттиньяно.
– Да, – сказала она, – все это жизнь.
Она сделала паузу, и я ждала, что она продолжит и скажет, что жизнь также еще и нечто большее, что в вещах есть религиозная сторона, но она снова меня удивила.
– Но что собой представляет сейчас ваша жизнь? – спросила она. – Вот именно сейчас? Что делает ее большим, нежели просто череда приятных моментов?
Я изучала современную философию на занятиях в школе Эдгара Ли – Беркли, Юма, Канта, но я так и не научилась хорошо справляться с вопросами, подобными этому.
– Я не имею в виду ничего сложного, – пояснила она, – такого, как определение самосознания. Я хочу знать, что хорошего есть в вашей собственной жизни, просто ради нее самой, а не потому, что это средство для достижения чего-то другого.
То, что сразу же пришло мне в голову, без всякого обдумывания, был образ Джеда Чапина, натягивающего свои гарвардские трусы с надписью VERITAS. Это вряд ли могло выступать примером, о котором говорила настоятельница, но это была отправная точка, как карикатура или пародия.
– Тяжелая работа, – сказала я, избегая рискованных тем, – работа с книгами в библиотеке. Мы много сделали. Это мое призвание.
– Это хорошее призвание. Будь у меня дочь, я была бы рада, если бы она стала реставратором книг. Это работа руками, а также головой и даже сердцем. Я могу представить, как реставратор любит предмет своей работы. Нам надо изучить это получше в Санта-Катерина. Пока она говорила, я чувствовала присутствие книги на краю ее стола. Она не выглядела как книга с непристойными картинками!
– И вы знаете, что составляет ценность книг?
– Надеюсь, – ответила я. – Невозможно было бы это не знать.
– Целью монашеской жизни, – резко сменила она тему разговора, – является формирование духовной жизни человека, не по прихоти или воле случая и даже не по воле самого человека, а по воле Бога. Бедность. Целомудрие. Повиновение. Это обеты. Бедность, целомудрие, повиновение. – Она сделала акцент на каждом слове: poverta, castita, ubbidienza. – Как вы думаете, какой из них наиболее трудновыполнимый?
– Я полагаю, – сказала я, – это зависит от человека. Если ты молода и красива, как Анна-Паола, целомудрие будет самым трудным.
– Да, – кивнула она, как будто в знак согласия, хотя на самом деле не была с этим согласна. – Целомудрие может быть тяжелой ношей, – сказала она. – Иногда мне кажется, что было бы лучше, если бы мы принимали только женщин, которые не сразу нашли свое призвание, как я сама, у кого уже был опыт мирской жизни и опыт общения с мужчинами. Это бы прояснило данный вопрос, уменьшило бы его силу, его привлекательность. Но девственность тоже драгоценна.
Каждое общество, кроме, пожалуй, нашего, знало ей цену. И отсутствие сексуальных отношений не сделает тебя слепой! Но, я прошу прощения, – добавила она, возможно, заметив на моем лице удивление, я отнюдь не хотела смущать вас.
Меня несколько обескуражила откровенность матери настоятельницы и даже некоторая грубость. (Я не отношусь к категории людей, которые говорят о лысине в присутствии лысого человека или при старой деве о радостях секса.)
– А бедность может быть тяжелым испытанием для кого-то, кто привык к роскоши, как сестра Джемма.
– Да, но в случае с бедностью, вы даете и что-то хорошее, хотя бы потенциально, что-то лучшее, хотя бы в теории: вы устанавливаете образ жизни, который большинство думающих людей, независимо от их истинного поведения, всегда считали достойным положением в обществе. Бедность монастырской жизни требует систематической дисциплины, что хорошо для человека. Крайняя бедность, как на Юге или в большинстве стран Азии, – это уже другой вопрос. Это политический скандал, а не та бедность, какая идет на пользу.