Я подумала, что могу ему доверять, поскольку он был кузеном мадре бадессы и поскольку он мне нравился.
– Вы женщина-загадка, – сказал он. – Но даже загадочные женщины должны есть.
– Нет, правда, я не могу. Огромное спасибо. Это был замечательный день.
– Molto interessante, Signorina, molto interessante.[118]
На следующий день специальный курьер доставил мне мою книжную сумку прямо в монастырь. Том Аретино исчез, но вместо него в сумке лежала вырезка из «Ла Нацьон». Там были фото коленопреклоненных монахов в нефе и перебинтованных фресок, а также короткая заметка о героических усилиях доктора Постильоне и – к моему удивлению – его помощницы-добровольца, неизвестной cittadina, которая совершенно случайно зашла с улицы в церковь. Мне было так приятно, как будто мэр Бартеллини вручил мне ключ от города.
Глава 9
Non voglio morire[119]
Сестра Агата Агапе заболела. Прошла неделя. Я была очень занята, но мне не хватало ее радостного присутствия на вечерних сходках, и я очень переживала, узнав, что она скорее всего не выживет. Старые монашки, выбравшие для себя обет созерцания, как мне сказали, обычно могли предугадать время своей смерти, иногда даже с точностью до минуты. Но, по всей видимости, это не относилось к сестре Агате, поскольку отца Франческо дважды вызывали посреди ночи, чтобы совершить обряд последнего причастия, и оба раза сестре Агате становилось лучше до того, как он появлялся.
Я с сожалением узнала также, что отец Франческо, живший в противоположной от лазарета половине монастыря, дал четко понять послушницам, что это их обязанность сидеть возле сестры Агаты и что он не хочет больше ложных вызовов. Он даже побранил сестру Марию в присутствии сестры Агаты, обвинив ее в том, что она устраивает ложную тревогу.
Во время вечерних сходок в sala сотшге никто ни о чем другом не говорил. Монашки, как вы знаете, очень зависимы. Монахи могут быть самостоятельными после того, как посвящены в духовный сан, а монашки даже не вправе сами проводить мессу без мужчины. Или совершать миропомазание больного. Но отца Франческо здесь явно недолюбливали. Когда он входил в sala сотипе, что случалось крайне редко, сестры припадали на колени и просили его благословения, но за глаза они охотно критиковали его. Что если сестра Агата умрет раньше, чем он успеет прийти и совершить последний обряд? Это было вполне возможно. И если такое может случиться с сестрой Агатой, значит, может случиться с любой из них!
Я разделяла негодование монашек в адрес отца Франческо, но не их профессиональную заботу о благополучии бессмертной души сестры Агаты. Что если сестра Агата действительно умрет, прежде чем отец Франческо совершит последний обряд? Что это должно изменить? Мысль о том, что Бог может отказать в спасении души по какой-то технической причине, казалась мне морально отвратительной, больно было даже думать об этом.
Я старалась перевести беседу на более приятную тему: новые облачения, вторая книга сестры Чиары, продолжающаяся война с епископом, спасение фресок, строительство новой библиотеки на втором этаже. Но безуспешно. Я каждый раз наталкивалась на что-то примитивное и иррациональное, бравшее верх над этими просветленными заботами.
Решив больше не вмешиваться во все это, я держала свое мнение при себе и благодарила Господа Бога за то, что у меня было предостаточно детективов еще на целую неделю. Я планировала уехать домой незадолго до Рождества, но до отъезда я хотела привести книгу Аретино в порядок, чтобы ее можно было продать. Для этой цели я оборудовала небольшую мастерскую в квартире доктора Постильоне на площади Сайта Кроче. У доктора Постильоне – Сандро – в Риме был друг, дилер, занимающийся редкими книгами, который предложил помочь найти покупателя за небольшое вознаграждение.
Я навестила сестру Агату в лазарете, как это полагалось по обычаю, чтобы попрощаться.
Я подумала, что мы обе, каждая по-своему, были готовы отправиться домой. Она лежала распростершись на узкой кровати. Без рясы она выглядела совсем, по-другому. Ее старая седая голова с жиденькими волосами была коротко пострижена, пряди волос торчали во все стороны. Она потянулась к моей протянутой руке и пожала ее. Она всегда казалась мне крупной крестьянской женщиной, но под грубыми простынями выглядела тонкой и хрупкой. В ее рукопожатии не было силы.
– Это правда, что ты протестантка? – спросила она.
– Да, – ответила я, – но тебе не следует волноваться.
– Я глупая старая женщина, – сказала она. – Una vecchia sciocca.