К тому времени, когда мы со всем разобрались и заправили машину бензином из складского резервуара, расположенного за пекарней, ехать было уже поздно. Стало темнеть, и хотя у машины были осветительные фонари, все равно слишком опасно. Я объяснил (с большим трудом), что ей придется остаться на ночь.
В тот день мы продали весь свой запас ручек, карандашей, бумаги и конвертов, а люди все шли к нам в магазин, чтобы посмотреть на нее. Она отдыхала на диване, папа приоткрывал дверь, чтобы дать возможность покупателям украдкой на нее взглянуть.
За ужином она много о чем расспрашивала, и я переводил. Мы же слишком стеснялись, чтобы задавать ей много вопросов, поэтому мы ограничивались вопросами о ее фильме, который назывался «Таинственная Вилла» и не был похож ни на что, о чем бы мы когда-либо слышали, ведь ближайший кинотеатр был в Сульмоне, в десяти километрах от нас.
Я не помню сам разговор, я только помню ее потрясающее эротическое присутствие, настолько всепоглощающее, что никто не осмелился даже дотронуться до нее. Мама и та была под впечатлением. Каждому хочется немного романтики.
Она, казалось, не испытывала особой благодарности за наше гостеприимство, но мы и не ждали от нее никакой благодарности. Было достаточно, что она снизошла до того, чтобы навестить нас. Она была принцессой среди крестьян и, по ее мнению, лучшее, что мы могли ей предложить, с лихвой компенсировалось самим ее присутствием среди нас.
Мы выехали рано утром на следующий день, захватив с собой две буханки хлеба, огромную голову местного сыра и немного салями из мяса дикого кабана.
Мы доехали до Сульмоны без всяких проблем. Я должен был зайти к тете и вернуться на автобусе в Монтемуро. Но она – Сибил Коннелли – спросила, не могу ли я поехать с ней в Рим Она сказала, что боится ехать одна и что там она попросит кого-нибудь отвезти меня назад домой.
Я был влюблен в нее, и она это знала. Она остановила машину около собора, где должна была отпустить меня, и посмотрела на меня своими прекрасными глазами. Я так нервничал, как будто мы совершили побег или у нас начинался роман. Я мало что знал о женщинах. Теперь я знаю, что за тип женщины она представляла: она подражала Грете Гарбо. Но тогда я этого не понимал. Я разрывался между страхом и желанием – страхом перед неизвестностью и желанием неизвестности. Я также ничего не знал и о Риме. Я слышал о нем, слышал о Муссолини, мой старший брат Франко ездил туда строить дороги. Я понимал, что меня, наверное, выпорют, когда я вернусь домой, но я ответил, что поеду с ней, куда бы она ни захотела.
«Объясни своей маме, что я была напугана, – сказала она, – что мне нужен был рядом мужчина». Она положила руку мне на ногу повыше колена и впилась ногтями в мою плоть. Ее рука была как шило или как пучок крапивы. Как вот это. (Сандро не упускал случая дотронуться до моей ноги.)
В те дни до Рима было значительно дальше. Она ехала все быстрее и быстрее по мере того как мы приближались к Риму и дороги становились лучше. И она без умолку о чем-то говорила. О своей жизни. О любви. Как это было замечательно… И как ужасно тоже. Время от времени она протягивала руку и взъерошивала мои волосы или снова клала ладонь мне на ногу.
Был уже полдень, когда мы добрались, надо полагать, до окрестностей Рима, но она не имела понятия где находится студия, пока мы ее нашли, уже почти стемнело. Она находилась севернее той, что позже стала «Чинечитта Муссолини». У ворот итальянский portinaio[137] поднял трубку телефона, и довольно скоро собралась толпа, все сгрудились вокруг машины, вокруг lа bionda.[138] Это было настоящее столпотворение, и, как я понимаю теперь, именно этого она хотела. Я ждал у машины, а она исчезла за воротами, и тут я понял, что попал в беду. Я попытался объяснить ситуацию portinaio, который сказал мне, чтобы я исчез. Я ждал неподалеку, требуя позвать ее, но безрезультатно. Portinaio пригрозил позвонить в полицию, если я не уберусь.
Мне понадобилось два дня, чтобы добраться домой. Я провел ночь на станции в Риме, но у меня хватало денег доехать только по Авеццано. Когда я сел на поезд, то прямиком направился в gàbinetto, закрылся там и не выходил, пока поезд не прибыл в Сульмону, о чем я узнал по станционной вывеске. Я провел ночь у тетки, которая утром посадила меня на автобус.
Поступил ли я правильно или нет? Мнения разделились. Большинство мужчин считали, что да, а большинство женщин думали, что нет. Но мама была солидарна с мужчинами и приняла мою сторону. Конечно же, все злились на la bionda, но когда в Сульмону привезли ее фильм, все хотели увидеть картину, а я стал героем, как будто сам снимался в кино.