Новости о наводнении во Флоренции не расстроили и вообще не интересовали отца Сандро. Ему было достаточно того, что с Алессандро все в порядке, что он счастлив, цел и невредим. Но la norma хотела услышать обо всем: как вода неслась по улицам со скоростью шестьдесят километров в час, и чем люди питались, где они брали питьевую воду, и тому подобное. Она расспрашивала обо всем, но очень осторожно, чтобы не спросить обо мне.
В их доме раньше была старая фабрика по производству оливкового масла, которую потом переделали в четыре большие квартиры: одна из них принадлежала родителям Сандро, одна – его овдовевшей сестре с детьми, одна – брату, и еще одну снимала семья, владевшая новой фабрикой по производству оливкового масла. Перепланировка была сделана очень хорошо – четыре отдельных входа на двух различных уровнях, так что, если бы Сандро мне специально на это не указал, я бы ничего не заметила. Около дома был внутренний дворик с каменным столом, где семья в хорошую погоду ела al fresco.[141] Позади нас возвышались по-настоящему крутые отроги Апеннин; внизу простиралась долина, где располагалась Сульмона.
Ужин, приготовленный сестрой Сандро, был великолепным: за ризотто с местным шафраном последовала нога барашка, приправленная чесноком и политая медом. Мы ели ее с картофелем, приготовленном на гриле. Я сидела рядом с la norma, которая стала наконец обращаться ко мне на итальянском и которая, похоже, знала обо мне довольно много. Я поняла так, что Сандро представил меня как важную особу из Штатов, хранителя музея. Я почувствовала себя более комфортно, когда она перешла на итальянский. Как мне понравилась Италия? Как мне понравился Абруцци? Я сказала ей, что много узнала об Абруцци в лицее Моргани и что всегда хотела побывать здесь. Но когда она поинтересовалась, что именно я узнала, у меня все неожиданно вылетело из головы. Я ничего не могла вспомнить. Все ждали. Кто-то попросил передать соль. Марисса налила мне еще розового вина, хотя мой бокал был наполовину полным. Сандро подхватил какую-то тонкую нить из предыдущего разговора и начал тянуть за нее. И вдруг я все вспомнила, как будто стояла перед своими бывшими одноклассниками по лицею: границы, главные реки, озера и горы, средняя температура (по Цельсию), основные города, плотность населения, главные дороги, типичные продукты, лесозаготовки, стада овец и tonnel-late[142] рыбы… Я отбарабанила все это от начала до конца на одном дыхании, поразив всех, и больше всего саму себя.
После ужина Сандро исчез куда-то с отцом, в то время как Марисса и la norma мыли посуду. Мне не разрешили помочь. В гостиной стояло фортепьяно. Почему-то мне было странно видеть в Италии фортепьяно. И я особенно удивилась, обнаружив его в Абруцци. Ведь мне казалось, что я приехала в дикое место, где живут одни пастухи и вдоль побережья – рыбаки, но уж никак не представители среднего класса. Это был небольшой рояль, и на нем лежали ноты. Музыкальный ряд был настолько четким, что мне он показался скорее признаком культуры, чем просто набором нот, который обычно служит для регулярных упражнений. Когда я листала тетрадь с мазурками Шопена в поисках чего-нибудь, что смогла бы сыграть, меня поразили некоторые интересные комментарии, сделанные на полях тонкой чернильной ручкой. Чернила выцвели, но надписи были еще достаточно разборчивые. Комментарии, написанные по-английски, были на удивление романтичны.
Когда я спросила о них la nonna, она сказала, что это она сама переписала их из книги, принадлежавшей ее учителю музыки. Но это было давно, и она уже забыла, что они означают. Она попросила меня перевести их для нее, что я и сделала. Она сидела возле меня на скамейке, переворачивала страницы и внимательно слушала с закрытыми глазами:
На все еще зеленеющем деревенском лугу мальчик и девочка весело танцевали. Мы слышим басовые звуки волынки и сплетни болтунов, суматоху деревенского праздника. Богатая гармония, ритм, полный жизни.
По-рыцарски смелые, со свистом воинских сабель…
Крестьянин исчезает, в то время как его хозяин задает темп утонченному танцу.
Его накал экзотичен, его ритм убедителен, его тон немного омрачен жизнью, но мужество его никогда не покидает.
Безрадостный и унылый, превращающийся в какое-то отчаянное веселье…