– Ну, – сказала я, – появятся туристы или нет, ты спас фрески, и я думаю, это замечательно.
– Strappo всегда поражение, – сказал он, – а не триумф. Мы вырвали эти фрески из их естественной среды обитания. Мы превратили их из архитектуры в станковую живопись. И это только начало: все неровности и шероховатости грунта, на котором они находились, придававшие фрескам вес и плотность, будут сглажены еще до того, как я закончу. Краска была травмирована во время операции, и новый задник придаст ей другие оптические черты. И пока я здесь стучу, крошащийся intonaco сдирает с краски тонкий слой кожи.
Как грустно! И тем не менее Сандро был самым жизнерадостным человеком из тех, что я когда-либо встречала, и эти настроения были столь же эфемерны, как фруктовые мошки. В тот вечер мы пошли в тратторию «Мареммана», один из моих любимых ресторанов, ели на ужин лазанью al forno и креветки, приготовленные на гриле, и выпили больше вина, чем обычно. По дороге домой Сандро пел, по-английски «Цветы, которые распускаются весной» из «Микадо», и я жалела о том, что не знала партий Гилберта и Салливан достаточно хорошо, чтобы подпевать ему, но все равно подтягивала на уровне тра-ля-ля.
Это был, в целом, период полного спокойствия и острого счастья. Я знала из папиных писем, что он продал дом в Чикаго и купил плантацию авокадо в Техасе, на Рио-Гранде. Поэтому я почувствовала себя странным образом отрезанной от моей старой жизни, от меня самой – той, какой я была в той старой жизни, как планета без Солнца. Но у меня началась новая жизнь, появилась новая я, новое Солнце, так что я не позволила себе переживать по этому поводу.
Сандро и я продолжали жить вместе, как муж и жена, за исключением одной вещи: мы никогда не ссорились. Я действительно не могу вспомнить ни одного плохого слова. Он всегда был внимателен, заботлив и щедр, хотя его финансовое положение становилось все хуже. Личный адвокат – не Джианоццо, а другой – угрожал «денонсировать» договор с ним. Ресторан быстрого обслуживания закрылся, так что не было возможности получить назад долговую расписку, которую он подписал совместно с рестораном. Спор, кому принадлежало право распространять низкокалорийное вино, так и не разрешился. Но мы выходили ужинать каждый вечер, и почти каждую неделю он дарил мне что-нибудь – маленькое, но дорогое: золотую цепочку, особенную помаду, красивое белье.
Сандро был очень известным человеком, человеком у всех на виду, и хотя нас никогда не приглашали никуда как пару, мы очень осмотрительно относились к встречам с другими людьми. У меня тоже был свой круг знакомых. Флоренция – маленький город; прошло совсем немного времени, и я стала случайно встречать на улице старых друзей. Проблема была не в том, что я их встречала, а в том, чтобы узнать их. Но с тех пор как я однажды встретила Сильвию перед входом в Марзоссо, я возобновила отношения со всеми, включая Фабио, у которого была своя мясная лавка на Виа Пиетрапиана, недалеко от Санта-Катерина Нуова.
Я не была в Санта-Катерина с того момента, как ушла оттуда, хотя каждый раз, когда пересекала площадь Сан-Пьер Маджиоре, меня что-то странным образом влекло назад и соблазняло постучать в дверь. Но так или иначе, я почему-то не хотела попасть в ситуацию, когда мне пришлось бы все объяснять. Я собиралась подождать, пока не продам Аретино, но у меня до сих пор не было плана, как это сделать.
Через две недели после strappo Сандро сказал мне что согласился занять должность директора по реставрации Ватиканских музеев. Двоюродный брат похлопотал за него. Поговаривали о том, что там собираются реставрировать потолок «Сикстинской капеллы»; это была прекрасная возможность; он не мог себе позволить отказаться от такого предложения; это давало ему больше простора для деятельности и сулило больше денег. Он в Риме не пойдет больше к жене, которая в любом случае отказалась подвергнуться еще одному вагинальному обследованию. Он не мог ничего поделать с этим. Но они сохранят за собой квартиру во Флоренции, сказал он, как pied-a-terre, как пристанище, и я могла оставаться в ней столько, сколько захочу.