— Анька, я его встретила! Он существует! — завизжала в трубку. — Он такой… такой! Ты, вообще, видела Сан-Ремо?
— Фасолина, давай теперь без эмоций. Кто он? — что-то жуя, ответила она.
Моя подруга и одноклассница всегда была мозгом в нашей двойке, а я — ее розовыми очками. Поэтому Аньке легко удавалось бросать ледяные кубики рассудка в мои горячие коктейли чувств.
— Леонардо! Леонардо и… еще какая-то группа. Чертики, даже не запомнила названия! Ну послушай, Леонардо — это ведь так красиво, а? А как он поет!
Не дослушав моих ванильно-карамельных откровений, она, причмокивая, прокомментировала:
— Фасолина, напоминаю. Он иностранец, а ты живешь в Средней Азии. Нет, может, конечно, тебе повезет больше, чем моему отцу. Ему уже, между прочим, пятый раз отказали с визой в американском посольстве. Как же глупо влюбиться в кого-то по телику. Тем более в поющего иностранца-романтика. Ты помнишь, почему твоя мать вышла замуж за отца?
— Потому что он подарил ей сапоги, — пробурчала я.
— Во-о-от. Шансы у тебя маленькие, даже если маманя твоя помирится с бабушкой.
— Какой там! — испугалась я так, что решила сменить тему разговора, ибо слышала, как мама твердо сказала деду, что о своей матери она ничего слышать не хочет. — Кстати, у родичей осенью розовая свадьба.
— Бабка, небось, посылочку по случаю пришлет?
— Может, но мать даже ключи от почтового ящика у деда забрала. И дома мораторий на все итальянское.
— Категоричная, блин, а жаль. А я вот так хочу за границу! Отец снова документы в посольство подал. Так что держи за нас кулаки.
Я пожала плечами, ибо не представляла, как можно уехать в неизвестную страну, где говорят на непонятном языке, и жить какой-то чужой жизнью.
— Ну вот скажи, какой толк от мерседеса в этом кишлаке? — продолжала умничать подруга.
— Ну не знаю.
Любая неизвестность — это страшно. И мать говорит, что синица в руках всегда лучше, чем неиспробованный журавль. Этот журавль с волшебным голосом манил еще долго. Вот только в голове не укладывалось, как я могла оставить родителей, свою подругу Аньку и хобби по изготовлению коробок с пирожными. Зато папа вскоре подарил мне плакат с фрагментом фестиваля, и теперь Леонардо жил вместе со мной в одной комнате и даже пел из кассетного проигрывателя, а я нежно гладила холодное изображение на двери и целовала.
***
Несмотря на яркое полуденное солнце, выходя из аэропорта, я почувствовала разочарование. Все снова пошло не так! А я ведь была уверена, что вернусь с подписанными документами на продажу кондитерской. Прости, бабуля, но доходной твою кондитерскую больше назвать не могу. Наоборот, в последнее время я умудрилась влезть в новый кредит на холодильные камеры. Да, бизнесмен из меня никудышный. Благо риелтор из Швейцарии, как только я поместила на сайте информацию о продаже кондитерской, заинтересовался объектом, даже пообещал помочь с открытием счета в швейцарском банке и получать с него чуть меньше двух процентов в год. Но по прилете в Цюрих покупатель куда-то неожиданно слился. Риелтор со смешной фамилией Рильке и сильным акцентом долго извинялся за то, что клиент попросил подождать, хотя все еще готов купить у меня бабушкину кондитерскую.
Пора бы уже и привыкнуть, что в моей жизни все складывается не так, как хотелось бы. Я снова не смогу погасить долги по кондитерской, и мне придется продолжать усердно работать и отложить желание стать матерью. Сколько бы я ни искала способы набраться смелости и пересечь океан, я все дальше удалялась от берега, не понимая, куда дальше плыть.
Таксист высадил меня напротив дома. Я рассчиталась, захлопнула дверцу, и тут мой взгляд упал на соседний с бабушкиным забор. В космах некогда ухоженной травы пестрели редкие цветки шиповника. Большая пальма у входа во двор наполовину пожухла. Растения умирают, когда лишаются заботы хозяев. Темная эбеновая дверь, белая лестница к ней, статуя нимфы, гипсовых ляжек которой нежно касался Леонардо, заставляя меня краснеть. Где ты сейчас? Алекса после гибели отца Энцо так и не нашли. Ходят слухи, что он пропал без вести. Рита уехала к племяннице и теперь живет где-то в Лигурии. Ничего не известно лишь о Лео.
Я приблизилась к нашим воротам, щелкнула затвором и направилась к дому мимо посаженных бабушкиными заботливыми руками цветов. Погладила их пестрые соцветия, еще раз оглянулась на умирающую пальму, будто ожидая, что из-за нее мне вот-вот улыбнется он.
Порывшись в сумочке, достала ключи, отворила дверь, и из дома пахнуло табаком и цветами апельсина, как и двадцать лет назад, когда я впервые вошла сюда. У меня сжалось сердце: что же я натворила! Предала тех, кого любила. Бабушка-то сдержала свое обещание, а я — нет! Променяла ее на Энцо!