Я взяла тряпку и принялась вытирать столики. Лея не отступала:
— Вот увидишь, у нас получится замечательный праздник. Посетители снова потекут рекой и о нас тоже напишут в газете.
Я закачала головой:
— Это бессмысленная трата времени. Если мы не пользуемся вещами, они отправляются на помойку. Вот и бабушкин рецептарий скорее всего уже там.
— Она никогда не смогла бы этого сделать, — не успокаивалась Лея.
— Нужно найти другие цветы для столиков к ее дню рождения, — поменяла я тему, собирая вазочки на столах. — Только где искать васильки среди зимы?
— Зима уже заканчивается и весна обязательно будет ранней, если ты этого захочешь. Только найди рецептарий, Ассоль, — решительно произнесла Лея и направилась к кухне.
Ее энтузиазм и настойчивость вряд ли могли изменить мое решение и я, чтобы отвязаться, бросила ей вслед:
— Хорошо, я поищу.
В чем-то Лея была права. Прежде чем продать кондитерскую, для меня было важно получить прощение бабушки. А если я не только найду красивое место для ее праха, но и устрою крутой праздник в честь ее дня рождения, то уверена, получу не только ее прощение, но и небесную протекцию. Случится ли это так же неожиданно, каким стало само ее появление в моей жизни?
Глава 3. Явление госпожи
Октябрь, 90-е гг, Узбекистан
Васильки… Не помню, кто в тот день принес васильки, но среди важных, пышных и пёстрых букетов других цветов, украшенных яркими лентами, этот маленький букет был почти незаметен.
В тот вечер мы ждали возвращения предков. Они уехали в Самарканд отмечать семнадцать лет совместной жизни. Как и полагается на розовую свадьбу, я и дед готовили для них сюрприз: букет из семнадцати роз и торт «Прага». На это я потратила два часа труда и годовой запас отмирающих нервных клеток, потому что дед все это время не переставал задавать вопросы:
— Ты точно знаешь, что сахару ровно стакан? — он то садился на красный диван-уголок, то заходил с другой стороны квадратного белого стола и садился на табуретку. — А сгущенку положила? Ты уверена, что им понравится?
— Как по-твоему, дед? — я пробовала отшучиваться, ибо меня смешила его озабоченность не к месту. — Ты же сам говорил, что я в бабушку Сашу и что у меня ее гены, — я поправила очки, скользящие по вспотевшему носу.
— Бабушку! Променяла меня на тосканские сигары! Теперь госпожой стала, м… твою! — выругался он, отошел к окну и отодвинул занавеску. Именно таким я запомню его: стоит согнувшись, выглядывает кого-то, а сквозь редкие волосы светятся капельки пота на лысине.
Уже стемнело, а родителей все не было. Я стала нервничать. Около девяти часов вечера раздался телефонный звонок. Ответил дед. Он говорил отрывками, потом положил трубку и затих на мгновение. Медленно пошел мне навстречу, словно его хватил паралич и ноги превратились в деревянные ходули. Рот деда скривился, задергался и забормотал что-то бессвязное:
— Ассолька… Там… сейчас баба Нюра… Беда-то какая! — он схватился за сердце и сполз на стул около стола, где я еще возилась с тортом.
— Что дед? Что?? — закричала я.
— Авария. Скорая… Но поздно, — еле слышно ответил он и также тихо заплакал.
На большой скорости в «Жигули» родителей врезался внедорожник, за рулем которого был перебравший наркоман. Он остался жив, хотя ему и ампутировали пальцы правой ноги, а вот родители погибли на месте. Деда вызвали на опознание, меня же брать с собой он наотрез отказался: «Оставайся дома. Вдруг госпожа позвонит».
Дед уехал с соседом, папиным другом, а в нашу квартиру черным айсбергом тут же заплыла баба Нюра, подруга деда и соседка по лестничной клетке:
— Бледная какая. Поплачь, поплачь. Лучше будет.
Что она говорит? Я посмотрела отрешенно на нее. Что происходит? В голове какой-то вакуум. Мозг еще не понимает новой реальности, из-за этого я стала механической куклой, не способной испытывать какие-либо эмоции.
— Нормально я, баб Нюр. Все хорошо, — нелепо улыбнулась, а сама не к месту подумала: «Точно также она утешала деда, когда его бросила бабушка».
Следующие три дня плыли как в тумане. Приходили соседи, знакомые и просто чужие люди. Выражали соболезнования, приносили цветы. Кто-то оставлял конверты, дед засовывал их во внутренний карман пиджака. Я молча кивала, принимала их объятия, но никаких чувств при этом не испытывала. Старалась лишь привыкнуть к мысли, что родителей у меня больше нет. Потом снова пришла баба Нюра, сготовила поесть. Достала бутылку водки из холодильника, мамины любимые рюмки, и меня это задело: почему она вдруг распоряжается на нашей кухне? Но тут зазвонил телефон. Ответил дед запыхавшимся голосом. Он только что вернулся. Вроде, говорили обо мне. Ко мне подошла баба Нюра, протянула чашку с чем-то темным: