Поскольку день был полон хлопот, все мы изрядно устали и рано отправились спать. Ли пошел вместе со мной на «Язычник», где ему предоставили каюту для гостей, которую он делил с Гертрудой.
Гертруда была компрессором. Чудовище в тонну весом, притянутое к полу стальными болтами, которые насквозь прошивали дубовый настил и выходили с обратной стороны, она занимала большую часть каюты. Несмотря на такой почет, завести ее поутру не было никакой возможности. Но и будучи заведенной, она той дело останавливалась. Первоначально Гертруда замышлялась как то, что во флоте Ее Величества носит название переносного компрессора для нагнетания сжатого воздуха в торпеды, и поэтому давала почти вдвое больше воздуха, чем требовалось для наполнения наших аквалангов. Мы слегка усовершенствовали ее, приладили фильтры, но в остальном только канареечный цвет отличал ее от ей подобных. Она была списана по старости министерством обороны и приобретена нами за десятую часть номинальной стоимости.
Наскоро поужинав на борту «Язычника», мы отправились спать. Просто поразительно, как вообще можно спать после целого дня погружений. Опускание на глубину метров в десять никак, конечно, не скажется на здоровом человеке, но два или три глубоких погружения в день надолго лишат сна нетренированного ныряльщика.
Как правило, мы начинали работу в девять тридцать утра, чтобы около десяти быть готовыми к первому погружению. Каждый делал в день по три погружения и массу всякой побочной работы: осматривал и помечал вытащенные на борт черепки, разбирал и ремонтировал снаряжение и оборудование, рыскал со шноркелем на мелководье в поисках осколков посуды или следов стен. По вечерам Бел стряпала, а я проявлял черно-белую пленку (цветная пленка отправлялась по почте в Англию) и просматривал свои заметки, одновременно обсуждая с Ли или Хансом наши планы на следующий день. Потом я успевал еще попечатать час или два на машинке и только тогда, обычно около двенадцати, отправлялся спать.
То и дело утром кто-нибудь охотился в более глубоких водах, у окаймляющих бухту островов. Рыбы здесь было великое множество. Под скалами на двадцатиметровой глубине нежились жирные меру, в изобилии встречались мурены, различные виды морского леща и корба[8]. Кстати, корбы были излюбленной добычей Бел. Она обнаружила (позднее оказалось, что честь открытия все-таки принадлежит ихтиологу Вильяму Бибу), что в задней части черепа у корба находятся два плоских перламутровых окостенения, из которых при надлежащей обработке получаются изысканнейшие браслеты. До сих пор у Бел их было четыре, но, так как она задалась целью заполучить двенадцать браслетов, будущее средиземноморских корбов рисовалось мне в весьма мрачных тонах.
Вскоре прибыл еще один аквалангист — Гордон Ленгхем, архитектор из Кардиффа. И до его приезда наши аппараты были постоянно в деле. Отплывая из Гибралтара, мы имели лишь три комплекта: два одинарных и один двойной, а также акваланг типа Хейнке. В Неаполе наше снаряжение пополнилось новым комплектом Нормалер с маской кругового обзора и двумя баллонами. Таким образом, на восемь ныряльщиков у нас было пять полных комплектов. Когда первая смена выходила из воды, для второй уже были готовы перезаряженные баллоны.
К этому времени мы нанесли на карту большую часть бухты Тихой и начали исследования у основания стен, буквально обнюхивая каждый сантиметр дна. Это приносило свои плоды. День за днем мы вытаскивали на поверхность то обломки посуды, то светильник, то лампады, то несколько глиняных блюд и осколки амфор. К ним прикреплялся ярлык (в котором указывалось место обнаружения, глубина, дата, кем найдено). Все наши находки сваливались на палубе. Доктор Хубрехт прибыл как раз вовремя, чтобы помочь нам хотя бы слегка ее очистить. С неподдельной грустью мы следили за тем, как он выбрасывал за борт наши «лучшие» находки, бормоча при этом что-нибудь вроде: «А! XVIII век» или: «Хм! Кажется, середина XVII века». И он небрежно швырял через плечо то, что минуту назад казалось нам шедевром классической римской керамики. Впрочем, несколько вещей он все же отложил для более тщательного осмотра. Им мы предоставили почетное место внизу, в каюте. А потом я усадил д-ра Хубрехта заодно с Ли в ялик, вывез их в море и выступил перед ними с кратким резюме всей нашей деятельности с самого первого дня. В этот погожий день море было спокойным и чистым. Его зеркальную поверхность не тревожила даже легкая зыбь. Это помогло Хубрехту рассмотреть линии стен под водой, хотя на такой глубине он и не мог сказать ничего определенного о загадочных холмиках. Но стены очаровали его: и в самом деле, они очень напоминали древнегреческие постройки. Я видел нечто похожее в Италии.