Позже к нам подплыли рыбаки. Один показал золотую монету, найденную в амфоре, но, как я ни уговаривал его, он не пожелал с ней расстаться. Другие рассказали нам, что» это место было когда-то излюбленным убежищем пиратских судов и что на дне гавани лежит много затонувших кораблей, но все же их гораздо больше в бухте, в трех милях к северу. Что же, в наши намерения входило осмотреть и все близлежащие заливы и бухты.
Темнота опустилась на море. По-братски разделив спальные мешки, мы разлеглись под теплыми звездами, после чего палуба стала похожа на платформу лондонской подземки во время воздушного налета.
Жужжание бесчисленных ос было нашей песнью пробуждения на следующее утро.
— Если оставить их в покое, они ни за что не тронут! — посоветовал корабельный мудрец Ханс и в ту же секунду подскочил на стуле, залив чаем весь стол. Я хохотнул в кулак, а другие бестактно рассмеялись прямо ему в лицо. Но хорошо смеется тот… Словом, через час все мы были немилосердно изжалены осами.
— Эти чертовы осы не знают правил, — стонал Ханс. К счастью, мы быстро обнаружили, что именно их привлекало — рыба! Нет, не свежая, а развешанная на палубе для копчения. Ли оперативно сунул рыбину в ведро с водой, и через пару минут двадцать осиных трупов были симметрично разложены на палубе. Несносные маленькие людоеды гибли сотнями, но не подумайте, что это хоть как-то облегчило нашу участь. Нет, в конце концов, нам пришлось отказаться от явно никчемной затеи и поскорее забраться в воду. Первым нырнул Ли, а за ним — марш, марш — быстро попрыгали все остальные. Эта часть гавани была абсолютно пустынна, и я счел за лучшее завести корабль в тот заливчик, где мы провели предыдущую ночь. Внезапно послышался громкий крик Ханса. Он плыл в ялике неподалеку от «Язычника» и вглядывался во что-то на дне через ведро со стеклянным дном.
— Кажется, большой корабль! Метров тридцать в длину и доверху набит великолепными камнями!
— Неужто ты и камни разглядел? — ехидно спросил я.
— Да, клянусь богом, — ответил он совершенно серьезно.
Я не стал вдаваться в дискуссию. Акваланг был уже на спине, я прыгнул в воду и помчался в указанном направлении. От того, что я увидел, у меня чаще забилось сердце. Конечно же, это был самый настоящий корабль с грузом строительного камня, только местами поросший плесенью. Он лежал на десятиметровой глубине и был прекрасно освещен солнцем. Я подумал, не отправиться ли мне за кинокамерой. И в этот момент мое внимание привлекли деревянные балки. Ведь дерево неплохо сохраняется в глине, иле или донных осадках, что и было доказано в ходе многочисленных операций по поднятию древних судов. Но в чистых струящихся водах гниение и черви делают свое черное дело, и через пару веков даже самое крепкое дерево превращается в прах. Как я установил при ближайшем рассмотрении, рангоуты — ребра корабля — уцелели и задиристо торчали из-под кучи корабельного груза. Я поскреб один рангоут ножом и прочел: «Де Филиппис». В другом месте обнаружилась надпись «Сделано в Бари». Позже один рыбак рассказал нам, что этот корабль потерпел крушение лет восемьдесят назад. Всего восемьдесят! Мы тщательно осмотрели это место, но ничего ценного так и не нашли. Бастиан затеял игру в прятки с увальнем-меру фунтов на пять-шесть. Воздух в аквалангах начал иссякать. По дороге на «Язычник» я заметил несколько выступов на дне — обломки амфор.
В принципе, наличие амфор совсем не обязательно указывает на близость затонувшего судна. Эти глиняные контейнеры знали по всему античному миру, а не только в Греции, и, как я себе представляю, спустить пустую амфору в море было тогда так же просто, как в наши дни выбросить за борт пустую бутылку из-под кока-колы. А кроме того, когда опасность угрожала древнему кораблю, его экипаж освобождался от какой-то части груза. Иное дело, когда несколько амфор располагается на дне в более или менее правильном порядке, то есть так, как они, очевидно, были уложены на палубе. Тогда ищи корабль где-нибудь поблизости, но знай, что найти его не так-то просто. После двух тысяч лет море оставляет, как правило, якорь да куски свинцовой обшивки И вот тогда начинается настоящая работа — несколько лет каторжного труда, если действовать последовательно, откачивать ил с помощью насоса и добросовестно поднимать наверх все, что представляет хоть малейший интерес. Месяц тянется за месяцем, штиль переходит в шторм, одна команда ныряльщиков сменяет другую; так же берут они неуклюжий, по-ослиному упрямый шланг и науськивают его на погребенную в иле добычу, а он, засорившийся еще в прошлую смену, рвется из рук и извивается, как допотопный ящер. Все это достаточно трудно и на суше, а в море, с борта корабля, трудности увеличиваются тысячекратно.