Наконец впереди показалась земля. По моим расчетам это был мыс Спартивенто на юге Сардинии. Местоположение трудно определить в такую погоду, когда не видно ни звезд, ни солнца.
Видимость была никудышной, и я решил идти вдоль берега. Вдруг из машинного отделения послышался металлический скрежет. Я перевел ручку на «самый малый» и попытался по возможности отойти от берега. Но скрежет не только не прекратился, а, наоборот, усилился. Передав штурвал Бел, я метнулся в машинное отделение и, еще не поняв, в чем дело, нутром ощутил, что надо остановить машину. Теперь надо выключить двигатель и снова на палубу.
— Так держи, пока еще есть скорость, только не нарвись на скалу! — крикнул я Бел.
Мы подняли паруса. Теперь «Язычник» легко разрезал воду. Вообще-то столь малый парус не сдвинул бы яхту с места, но в такой ветер она неслась, как призовой конь. С парусами, трещавшими от напряжения, и надрывающимся мотором мы проскользнули метрах в пяти от прибрежных скал и кое-как пришвартовались. Ночь прошла в тщетных попытках извлечь из двигателя поломанную цепь динамо-машины.
Наконец ветер спал, и мы двинулись дальше. И это была уже действительно безмятежная прогулка под средиземноморским солнцем, под тиканье автоштурмана, прокладывающего безошибочный курс в Неаполь. В трех часах хода от Неаполя в предутреннем тумане показался Капри. Соблазн был слишком велик. Мы изменили курс и через полчаса встали у причала.
Было семь часов утра, и солнце только-только выползло из-за частокола холмов. В зелени виноградников белыми точками проглядывали виллы. Ну что ж, богатые мира сего облюбовали себе Капри не зря.
Верно, наиболее хорош Капри рано утром, пока не начали сновать вдоль и поперек по зеркальной глади бесчисленные лодки, яхты, паромы с туристами из Неаполя, которые наезжают тысячами сюда каждый день.
Мы взяли ялик и отправились к заливчику под высоко взметнувшейся скалой, на самой вершине которой парил дворец Тиберия, римского императора эпохи зарождения христианства. Здесь он устраивал нескончаемые оргии.
Мы надели акваланги и добыли на обед немного рыбы. Я не заметил никаких признаков устриц, которых так надеялся тут отыскать. Здесь распространена легенда об одном местном рыбаке, который поймал невиданных размеров устрицу и, надеясь на щедрое вознаграждение, понес ее императору. Он прокрался во дворец и почтительно приветствовал императора. Но Тиберий, страдавший манией преследования и вечно боявшийся наемных убийц, схватил устрицу и изо всей силы бросил ее в лицо несчастному. Он выбил рыбаку глаза, а потом кликнул стражу и приказал сбросить его в море.
Я подумал об этом бедняке потому, что потревожил на дне прах его и других неудачников, которых низвергла в море с пятисотметровой высоты прихоть одряхлевшего тирана. Впрочем, это было давным-давно. И возможно, Тиберия оклеветали. Так или иначе, но сейчас на этом месте плавают самые обыкновенные рыбы, ползают раки-отшельники да еще шалый ветер тревожит разудалым свистом руины дворца.
Неаполитанская бухта, куда мы вскоре прибыли, была, казалось, нашпигована яхтами всех стран и народов. Там мы получили телеграмму от Ханса, который из-за случайной задержки обещал поджидать нас в Бриндизи, расположенном как раз на нашем пути, на Адриатическом побережье Италии.
А через день на горизонте показалась желто-серая шапка Стромболи. Поскольку погода нам благоприятствовала, мы подошли с севера прямо к стене из застывшей лавы, бросили якорь и интереса ради сделали несколько погружений. Ничего особенного не увидели. Ни растений, ни рыб, только голые скалы. В общем довольно зловещее местечко. Несмотря на то что Стромболи все время дышит, грозит, население островка достигает сейчас двух тысяч. Потоки застывшей лавы и камни в том месте, где мы ныряли, разительно контрастируют с яркой зеленью заселенных склонов.
Еще пара дней плавания, и мы пришвартовались у нового пирса в Бриндизи. Здесь встретили наконец Ханса. Он был несказанно рад, потому что шатание в итальянских поездах и переговоры с носильщиками, которым он передал «на чай» целое состояние, истощили и его самого и его кошелек.
Через два часа надвинулись тучи, молнии вспороли небо, и начался ливень с сильным ветром. Скорость упала до трех узлов. Шторм все усиливался. Каюта наполнилась хлюпающей водой. Мокрые подушки и набухшие книги нам удалось, увы слишком поздно, перетащить с палубы. Около полуночи я решил зайти в маленький порт Монополи, где мы во тьме кромешной бросили якорь и провели остаток ночи. Через два дня шторм выдохся, и мы двинулись дальше.