Степан Горбатов и бровью не повел, хотя длинный царский жезл едва не угодил ему в ногу. Отвешивая царю прощальный поклон, он с кривой усмешкой заметил:
— Плохо у тебя с глазомером, батюшка-царь. Уж я-то с шести шагов не промахнулся бы ни посохом, ни копьем!
Дабы выказать царю свое пренебрежение, Степан Горбатов прежде, чем удалиться из приемного зала, нахлобучил на голову шапку, хотя по этикету это позволялось делать уже за порогом царских дверей.
Василий Шуйский мог бы наказать Степана Горбатова за такую дерзость, натравив на него дворцовых стражей. Однако царь не решился заточить Степана Горбатова в темницу, сознавая, что этот дерзкий полковник окажет яростное сопротивление и вполне сможет возмутить стрельцов, которые служат под его началом. К тому же Василий Шуйский понимал, что полковник Горбатов неспроста так вызывающе смел перед ним. Постыдное поражение русских полков под Клушином настроило всех воевод резко против Дмитрия Ивановича Шуйского, показавшего себя бездарным полководцем. Неприязнь воевод отчасти пала и на Василия Шуйского, который поставил своего брата во главе русского войска вопреки желанию большинства бояр и князей.
Пришлось Василию Шуйскому сорвать свою злобу на несчастном Лазаре Брикове и вновь отправить его за князем Голицыным.
Разговор Василия Шуйского с Андреем Голицыным, который пришел в царские покои с заспанным лицом, получился коротким и излишне эмоциональным. Князь Голицын обрисовал государю ход Клушинской битвы с большими подробностями, перемежая свои слова с отборной бранью, которая так и сыпалась из него при каждом упоминании Дмитрия Ивановича Шуйского и шведских военачальников. Князь Голицын полагал, что битву при Клушино можно было выиграть даже при потере всех пушек и поражении фланговых полков, если бы не измена английских, французских и немецких наемников, мушкетный огонь которых рассеял русскую рать. Изменнически повели себя и шведские командиры, вступившие в переговоры с гетманом Жолкевским и договорившиеся с ним о перемирии отдельно от русского войска. В результате шведы ушли к Великим Лукам, бросив русские полки на произвол судьбы.
На другой день в Москву въехал воевода Дмитрий Шуйский на тощей крестьянской лошаденке без свиты и слуг, которых он растерял по дороге. Из одежды на Дмитрии Шуйском были синие атласные порты, вымазанные в грязи, и белая рубаха с красным оплечьем, на кожаном поясе висела сабля. Шапки на воеводе не было. Не было на нем и сапог. Погоняя усталую клячу босыми пятками, Дмитрий Шуйский проехал в Кремль, миновав мост через ров и распахнутые Фроловские ворота.
Люди, толпившиеся на Красной площади близ торговых рядов, узнавали в лицо всемогущего государева брата и торопливо кланялись ему. При этом кто-то негромко посмеивался в кулак, кто-то тихо ругался, провожая взглядом Дмитрия Шуйского, внешний вид которого красноречиво говорил о свалившихся на него несчастьях.
Неласково встретил младшего брата Василий Шуйский. После того как Дмитрий Шуйский помылся в бане, откушал в трапезной и отоспался после долгой дороги, у него состоялся разговор наедине со старшим братом.
— Ты воевода или хрен поросячий? — сердито выговаривал брату Василий Шуйский. — Я с таким трудом собрал войско и деньги для привлечения шведов в войну с польским королем, а ты, пьяная рожа, одним махом лишил меня и войска, и денег. Все мои труды пошли прахом по твоей вине, сучий хвост! Что теперь делать? Какому Богу молиться? Отвечай, свинячья задница!
— Каюсь, брат! — тяжело вздыхал Дмитрий Шуйский. — Бес меня попутал! Я и не предполагал, что Жолкевский со столь малыми силами отважится напасть на наше большое войско. Это Делагарди-подлец споил меня вином накануне сражения. Я думаю, у него был тайный сговор с Жолкевским. Вот почему поляки позволили шведам уйти с поля битвы, едва те заикнулись о перемирии. Не иначе, Горн и Делагарди поделились с Жолкевским серебром, полученным от нас в виде жалованья для своих воинов.
— Я объявил тебя, брат, своим наследником перед Боярской думой, но теперь решение мое изменилось, — непреклонным голосом продолжил Василий Шуйский. — Завтра же боярам и стрелецкому войску будет объявлено, что не ты получишь шапку Мономаха в случае моей смерти.
— Как же так, государь? — опешил Дмитрий Шуйский. — По закону я должен трон наследовать, ведь у тебя же нет сыновей, брат. Или ты надумал объявить наследником нашего среднего брата Ивана?
— Ничего я еще покуда не решил, брат, но ты моим наследником не будешь, запомни это! — сказал Василий Шуйский. — Ты пьяница и тупица! Ты вечно мешаешь мне как палка в колесе. Будешь сидеть на воеводстве где-нибудь на окраине вятских земель, стеречь наши рубежи от разбойных черемисов.