Сверкающую страшно всяку роскошь;
Корсеты тесные, крепимые к чулку
Особою (шершавою!) подвязкой; остальные, ладные
Все эти гладкие, отличные их штуки, —
Зеркальные такие, скользкие, прохладные, —
О как, желаю, муза, я воспеть!
Тем паче, муза, до сих пор же ведь,
Ведь самой даже современнейшей науке,
(Наиновейшей) — по сей день ведь неизвестно,
Что ж в этих штуках, свойственных блядям,
Такого, что ужасно интересно
Нам созерцать, — суровым русским рассудительным людЯм.
3. Вот этих их, которые шуршат, мерцают,
Скользят и шелестят, переливаются
Сияющим сиянием своим умы прельщают,
И электричеством как сразу атмосфера насыщается!
(И, кстати, не от тренья ль тех шелков, как нас наука научает?),
Когда вот на картинки эти смотрим мы и видим: точно, дамы!
А не какие-нибудь мандавушки!
А это дело — о, оно (о!), скажем прямо, —
Куда как увлекательнее нам, живущим
В бСССР, тойсть в бывшем эсэсэр.
В безвылазных смирении и бедности,
Где главным колер тот, который вылинявше сер.
И эти дамы, вот, в их всей сияющей победности —
На этих вот картинках у немых,
Которы были ими продаваемы,
В вагонах поездов, которы мы,
С восторгом трепета являлись покупаемы, —
Какими чувствами мы становились ох, обуреваемы!
Какие силы были пробуждаемы,
Какие мысли были взрывом рассуждаемы!
4. И вот, короче, переходим к рассуждениям моральным.
На это дело глядя, нынче осмеятое,
Забвению и небрежению предатое,
Сидишь и думаешь: о как ведь жаль же нам
Всего вот этого: оно ж гораздо боле силы
В себе, пружиной сжатою таящейся, таило
Чем этот нынешний кромешный порносекс.
Зачем, зачем вы это всё поотменилы,
Веленьем, мол, истории до голой ебли упростилы,
И унывает, только слёзки сглатывая, заскучалый грустный человек-с…
5. Они к тому же, коль присмотришься внимательно, — в трусах.
А также в юбках, блузках, даже более:
В перчатках, шляпах, польтах, некоторые — аж в мехах.
Что тут сказать? то, что интересней ещё более
Они тогда, ещё сильнее страх
Высот непобедимых и такое ой-й-йя
Тут начинается в людях, у них в глазах, в мозгах,
Что дай же, Муза, сил, скорее это всё воспеть.
Харэ молчать, вдыхать, терпеть, сопеть!
и т.д. 2 000, август + 2002 июль + 2011 июнь.
Жизнь прошла, промчалась безвозвратно
***
Жизнь прошла, промчалась безвозвратно,
Прогремела, точно паровоз,
И подумать ежели, ребята,
Что хорошего в ней было я всерьёз! —
Так, выходит, — пить водяру. А точней — опохмеляться.
Просыпаться в состояньи бодуна;
Погибать со с страшной силой, но потом и возрождаться,
Погибать, а после — хоп, и — хопана!
Да. Ну, и ещё, конечно, — девушки.
Это, в общем, правда, было, да.
К девушкам, хоть и считается, сама и рифма — денежки,
Но, однако, не ко всем и не всегда;
Девушки, как то и в песне сообщается, бывают разные;
Ох, они какие разные бывают;
В головах у девушек явления бывают самые разнообразные,
Так что всё возможно и бывает;
И так вот: ну, а когда бывало и соединение
Компонентов вышъописанных; когда, порою, иногда,
Так бывало, что и девушек наличие имелось, и процесс опохмеления
Птицей фениксом происходил, и вот, оно, тогда,
То, что получалось — это, господа, вот это и была, она, Поэзия.
Коя мной неоднократно — с гордостью скажу — законсервирована в буквах.
Это вот — поэзия, а не блять тягомотина занудная,
Типа всяких акмеистов, или Рейна, или Кублановского,
И различных прочих, много их, перечислять погонными их можно километрами.
— 7 октября 2000
Луиза, ты являешься говно
***
Луиза, ты являешься говно.
Являются твои, Луиза, штуки безобразно все однообразны.
Они, Луиза, надоели нам давно,
И ты напрасно лезешь снова к нам с хуйнёй своею разной,
Напрасно ты опять клянёшься нам своей пиздой заразной,
Напрасно ты суёшь её людям под нос, отту пиздятину, —
Тобою мы не увлечемся всё равно!
Ведь ты, Луиза, лишь унылая являешься зомбятина,
И потому ты нам лишь только плюнуть, как примерно когда видючи тухлятину.
И ты напрасно всё, Луиза, жопу морщишь,