Ночь в крепости полностью не наступает никогда. Даже самой глухой порой, то звонко загремит цепь, тянущая груз из подвала… то загудит насос, гонящий воду в цистерну главного донжона… то прошуршит по тросовой переправе мимо окна смена заступаюших на дежурство. Полная темнота тоже редкость. То луч прожектора скользнет по крышам и стенам… то зальет белым дрожащим заревом окрестности осветительная ракета… то распугают по углам ночную живность фары грузового электрокара. Сейчас на нашу долю досталось освещение особенного свойства. Через мелкие стекляшки окон второго этажа рвется наружу и отражается от серой каменной кладки белое с легкой синевой круглосуточное зарево от кварцевых ламп, развешанных в комнатах. Ламп этих, на всю крепость, всего четыре и трясутся теперь над ними, словно они драгоценность какая… По уму — так оно и есть. Огромное количество по прежнему пустующих помещений, из которых, после штурма, всего-то были убраны трупы, сохраняют грязь и гниль прежних времен. Проще всего было бы устроить там ремонт и выкинуть к чертям всё содержимое, от мебели до гобеленов. Но ни времени, ни свободных рабочих рук для этого нет. Даже дезраствора, для качественной обработки, нужны многие тонны. Поневоле призадумаешься. Предложение использовать ультрафиолетовые светильники для очистки зданий от заразы вместо химии поначалу вызвало недоверие. Это же не «чистая комната», не склад медицинских препаратов и не операционная… Как повлияют озон вместе с жестким ультрафиолетом на всякую микрофлору — понятно. Поубивает… А что станет с отделкой? В комнату, где горит такая лампа, живому человеку-то войти боязно — мгновенно спалит кожу до дерматита. По инструкции — обработка длится десятки часов. Ну, что сказать? Проверили. Гобеленам и обивке настает полная хана. Краски выгорают до белизны, ткани до хрупкости, лак чернеет, масляная краска осыпается кусками (от картин повсеместно остались рамы с бесполезными облезлыми тряпками, покрытыми струпьями отслоившихся «шедевров»)… Зато, никакого запаха. Совсем. И серая пыль на полу…
На долю собрания достаются жалкие отсветы электрического пламени, зато этот призрачный свет дает возможность не маяться с фонарями. И создает правильное настроение… Марта шепнула, что идет готовить изолятор к ночи. Разложит по койкам бельё, поставит кипятиться воду в нагревателе со смешным нездешним названием «титан». Папа рассказывал, что на Земле-1 такими оснащены все пассажирские вагоны в поездах и благодаря им люди круглые сутки имеют горячее питьё. Это правильно. После острого да соленого захочется пить обязательно, а для посиделок за чаем срок вышел. Многие ежатся… Скорее всего, уже начинается озноб. Потянулась было встать, что бы командовать отбой, но иезуит поймал за локоть. Удержал… Что? Подождать?
Ладно. Ждем… Со дна тазика выгребли последние остатки мясных обрезков, пополам с луком и снова зарядили решетчатую жаровню. Вернулась Марта. Тихонько отчиталась (будто я ей начальница), что кроме постелей приготовила сухой паек. Это она зря себя утруждала. Ребята к нашим порядкам привычные, вполне способны без посторонней помощи подружек угостить. Вон, скорешились… Кое-кто уже под одним одеялом вдвоем-втроем накрылись. Дети, прости господи… Сущий пионерский лагерь. А думают — что «уже большие». Наши с Фрицем дети.
Папа говорил, что женщины существа непостоянные. Сначала они желают от мужчин стихов о звездах, после — соленый огурец и наконец — полный погреб картошки. Сама я пребываю в переходном периоде между второй и третьей стадией метаморфозы. Наблюдать за самыми ранними проблесками первой — даже интересно. А ещё папа говорил, что «бедная сирота в женах — дар божий». Ибо, «отсутствие приданого полностью искупает отсутствие тещи». Минус на минус дает плюс, так сказать… Приходится верить. Они с мамой жили складно… Тут он не угадал. Natura abhorret vacuum (природа не терпит пустоты). Вместо тещи, судя по напряженному вниманию иезуита, у наших курсантов теперь — Святая Католическая церковь. Одна на всех. И ещё неизвестно, что хуже.
Вру… Известно. Если продолжать аналогию, мы с Фрицем, девицам — коллективные свекр со свекровью. Кстати, легок на помине. Торопливый лязгающий грохот по древней брусчатке (ну, нравятся ему кованные каблуки) далеко отзывается эхом в засыпающей крепости. Устал… Спешит… И чему-то сердится… «Я милого узнаю по походке» А народ, чего-то, разом примолк. Гм… Им, похоже, в этих звуках слышатся не менее чем «шаги Командора». Приближение судьбы… Ну-ну…