Выбрать главу

Вытирая платком лоб, он еще не осознавал, какая тут духота. Духота была лишь одним из раздражающих факторов из всего здешнего длинного ряда раздражителей. И тут добавился еще один – его окликнули с наглым узнаванием. Ничего подобного он не хотел просто слышать. Но нет. Это был всего лишь какой-то щегол, даже не из его студентов. Дед студентов, конечно, не помнил, но не было ни малейшего сомнения, что этого он отчислил бы сразу.

Этот юноша в течение какого-то времени как будто не заметно пересаживался на столики поближе, беседуя за каждым со всеми. И, очень легко оказавшись за столом деда (не так уж много тут было столиков), пожелал войти с ним в разговор. Дед, жуя, ухмыльнулся всухомятку; юноша рвал нераспечатанное письмо. То есть разговор мог завязаться без труда.

Ранее, конечно, они никогда не говорили, хотя юноша часто видел деда в компаниях, несколько бурно обсуждавших в коридорах что-то, явно не имеющее ничего общего с ним, с юношей. И поэтому юноша просто не мог не принимать это на свой счет.

Он был одет совсем по-домашнему, и по-домашнему торчали нечесаные перья волос из его головы, и поэтому его появление было тоже домашнее, то есть плавное и незаметное, то есть без официального вторжения в поле зрения, того вторжения, которое произвел бы первоклассный смокинг или идеально белая карточка, сунутая под самый нос. Он даже не сразу открыл рот. Деду по-настоящему было жаль, что все же он его открыл:

– Угадайте, кого я там встретил? Вашего оппонента, – дед никогда не слыхал имени, которое этот молодой неизвестный тип выудил из какой-то библиографии забытых дедовских работ, – Не беспокойтесь, – продолжал паренёк, – Он уже выходил, когда я входил, – большим пальцем он указал через плечо на дверь буфета.

Он сыпал еще какими-то именами. Дед покривился: чего доброго дед мог тоже их знать, и этот разговор мог продолжиться.

– Вы знаете, я прочитал всех в сегодняшнем списке.

– Зачем же? – зачем-то спросил дед, совершенно не слушая.

– Затем, что там не было вас, – юноша искоса посмотрел на деда, тихо порадовавшись на свой трудно уловимый намек, подразумевая, что если бы имя деда было в списке, то юноша не читал бы вообще никого. И несмотрящий взгляд деда почему-то убедил его, что первый барьер взят.

– А я ведь тогда (когда – тогда, он не пояснил) на конференции оставлял заявку (где?), чтобы вы меня приняли (дед никогда не принимал). И очень кстати, что встреча не состоялась. Я бы всё испортил, время тогда не пришло. Я был, знаете, как вы в юности. Я читал. Я бы тоже всё испортил. И мне очень приятно, что всё то же самое происходит со мной. При одном на меня взгляде понятно, – юноша, видимо, имел в виду висящий на стене тут же в буфете третьим справа дедовский портрет ранних лет, на который он думал, что походил. Он продолжал, что в полном смысле не удивится, если его и сейчас же прогонят. Но дед еще ухмылялся на свою булку, что юношу крайне приободряло.

– Я был, наверное, в тысяче буфетов, но в этом тоска особенная, – и юноша обвел взглядом помещение, забитое до отказа гудением и смехом и дымом, и добавил: – тоска тут даже не царит, тоска тут скончалась. Думаю, это из-за огромных окон, через эти усохшие рамы безбожно сквозит, не садитесь спиной.

На этих его словах дед поморщился, вспомнив вдруг, как он далеко от дома, где были окна и внучка.

Скрестив руки, юноша тоже тихо смотрел в дальнее окно и, наконец, вздохнул:

– Но дело в том, что тут проходят дела совсем иного характера, чем у нас, и я приехал сюда набить руку. Может быть, буду делать это два года. Это, конечно, не значит, что потом я поеду в родные края. Если только вы к нам не нагрянете. Или кто-нибудь еще. Тем более что мне все равно нужно бывать дома по делам.

Не прерывая учтивости равнодушного внимания к говорившему, дед повращал большим пальцем в пустом шелковом кармане пиджака. Гладким мелко-круглым первозданным блеском нащупались влетевшие зимой в карман конфетти, вытряхивать лень, можно подождать до следующего нового года.

– Вам мало что тут нравится, мне следовало и раньше об этом догадаться, – хотя, конечно, тут юноше и догадываться не нужно было, – А я вот жалею, что с последнего доклада мы ушли, – посасывая свой высокий стакан через соломинку, сообщил юноша (хотя уходили они, конечно, не вместе), – Мне докладчик всё больше нравился. Говорят, в конце он просто изумителен, – тут у юноши забулькало на допитом стеклянном донышке, – Ну так ведь он скоро еще будет читать. Если вы не уедете, я тоже побуду еще. Было очень интересно его послушать, но кто поручится, что этот несчастный не на скользкой дорожке. Они все выходят из школы и моргают, они выпускаются из университета и моргают, они работают в академии и моргают. В конце концов моргают тоже. А волнует это вас, меня, или вот его? – махнул он на соседний столик, и там все трое обернулись. – Его сначала не хотели сюда пускать. Длинная история. Расскажу как-нибудь в другой раз, – но в ту же секунду рассказал всё двумя словами.