Мила подумала, может за поворотом будет светлее. За поворотом было светлее. Тут она постояла у лужи. Смотрела, как купаются воробьи. По возможности она переходила на скучные закоулки, где никого не существовало. Она гуляла странной горожанкой. Но в полицию ведь за это не заберут, ведь так?
Дерево качается влево-вправо, и кажется, сидя рядом, что дерево дышит. Вдох-выдох. Скамейка. И ты с деревом дышишь вместе. Дерево не может тебя видеть, но кажется, что дерево чувствует, что вы вместе вдыхаете и выдыхаете. Единение с этими высокими зелеными вдохами и выдохами. И вдруг становится понятно, что дерево не может не только дышать, но и качаться не может. Его качает ветер. Это с ним у них с деревом было единение. С ветром. С дыханием.
Вот оно перед нами, любимое место Милы. Бедный, бедный клен и бедная, бедная, бедная береза. Было похоже, что их жалкие, потертые листья висят на них с самого рождения. Некоторые висят буквально – как жиденькая грязная марля. Эти старые листья не опадают. Как компенсация за то, что мало в этой тени появляется новых. И ладно бы стояли они раздельно в бедном одиночестве. Но нет. Стояли рядом, напротив друг дружке. Им приходилось смотреть друг на друга. На этом углу Мила когда-то решила любить всех еще больше.
Она избегала сворачивать туда, где уже можно было заранее понять, что там будет, когда туда повернешь: именно это. Хотелось увидеть нечто без и вне предчувствия, вроде чистого листа бумаги, который сам себя в момент заполнит, разукрасит без помощи ее воображения, без ее подсказок. Когда так получалось, получалось забыть какой-то переулок, она весело забывала, кто она такая, и позволяла врисовывать себя на улицу, штрихами слегка и нечетко, и рисовать в себе самой. И она верила, что легкие скупо-цветные штрихи, наметившие тут ее одинокую фигуру, скоренько выветрятся с дорожки, прежде чем кто-либо еще успеет это увидеть. Она старалась лишь чувствовать один теплый воздух лета и не думать ничего. Она доверчиво поглядела на небо. В своем углу каждый должен иметь право на свое небо, если общее ему покажется некрасивым или надоевшим во всей своей густой роскоши. Пусть всегда живет мир с людьми в нем. Они тоже пусть всегда живут.
Где-то плакала еще не слышная скрипка. Определить направление, откуда пришла мелодия, было сложно, ее звук вплелся в теплую вьющуюся струйку воздуха, легко коснулся щеки и быстро протек мимо. Эта легко-мимолетная мелодия с уверенной силой поршня вытеснила в мыслях все мотивчики с телевизора. В этой музыке все будущее исполнялось или откладывалось на будущее. Она вела к людям. Хотя и сама эта мелодия, наверное, полагалась больше на встречное течение запахов. Мила могла бы сама ее проводить, Мила успевала остановить и звук и запах во времени.
Мила избегала людных улиц. Новость о ее появлении бежала по улице с чудесной быстротой. Мила смогла бы быть менее красивой, такой, как и все прочие красивые люди, которые останавливаются на каком-то крае красоты, если бы жизнь в ней не била через край. А она била. Иногда на нее пялились так беззастенчиво, что она начинала подозревать, а не написано ли у нее что-то на лбу. У прохожих сомнений не было. Малолетние дети проходили, разинув на нее рты. На чужое счастье она с улыбкой смотрела без зависти. Главное не долго смотреть, потому что дальше могли быть простертые к ней детские руки, что могло не очень-то понравиться родителям. У нее не было желания нравиться или не нравиться чужим людям. И порой казалось, что не нравиться даже лучше, чем нравиться. Она не решалась на глазах у всех присесть на свободную скамейку. Она сутулой одеждой пыталась скрыть свою красоту, но мельчайший жест ее выдавал, да так, что это сразу бросалось в глаза всей улице. Чтобы не быть такой красивой и заметной, она старалась больше есть и больше сутулиться, чтобы потолстеть и казаться ниже, но становилась еще красивее. Все хотели ее видеть. Издалека они делали знаки из-за прилавков и стоек. Какой-то шутник погрозил позвать полицейского. А за стеклом кухни ресторана кто-то расплакался, нарезая лук. Мила проходила мимо магазинов, так как знала, что скоро придется ей носить вещи совсем другого размера и совсем другого покроя, по круглому животу. Следует уже присматривать что-то вроде пододеяльников с отверстием для шеи.