– Этого еще не хватало, – и тонкие коленки вдруг проступили сквозь тонкую юбку на деревянной скамейке.
«Я..», – начала она, и Лёва ее перебил: «Это просто восхитительно». «Я должна бежать», – и убежала. Тут кстати хлопнула входная дверь. На бегу Мила крикнула: «Лёва». И они вдвоем пошли встречать Давыдова.
– Слушай, не раздевайся, – Мила вспомнила колбаски, – Пойдемте все вместе сходим на рынок. Прогуляемся, купим зелени. Может, арбуз. Или нет. Мы сами все вырастим. Поехали на дачу.
Давыдов посмотрел на Лёву. Лёва почему-то не возражал. Против двоих у Давыдова не было голоса. Дачу им подарил дед. Они там никогда не были, и дед не часто тоже. Земля на даче не обрабатывалась годами. Она плотно заросла многолетними растениями. Это грозило принудительным отчуждением шести соток. Мила настаивала на своем праве на землю. Она таки подбила Давыдова и Лёву впервые в жизни взять в руки лопаты. Надо признать, они очень хорошо справлялись. Лёва на удивление не плохо ворочал землю. Давыдов работал без упора ноги, одними руками он втыкал лопату и переворачивал дымящую пыльными корнями землю, как траншейный экскаватор. Задержавшись на одном месте, пару раз он глубоко прихватывал и глину, и своим перевернутым срезом она красиво блестела на солнце. Глядя на Давыдова и Лёву, Мила тоже старалась. Ни у кого из троих не получалось прямой борозды, но целина на глазах поднималась. Они собрались сажать посреди лета. Соседи выползали к забору подивиться. Солнце припекало головы, которыми они одобрительно кивали, одновременно они ими же и смеялись. Позже на собрании все соседи единогласно и весело проголосовали против изъятия участка у таких старательных участников дачного кооператива.
Почти вся земля уже была вскопана, но желание сеять посреди лета постепенно улеглось вместе с поднятой пылью. И Мила предложила закругляться – они купят все на рынке. Она, видите ли, не желает, чтобы все жарились тут на солнце.
Мила еле поспевала за шагом мужчин. Ее локоть выскользнул из пальцев любовника. Муж переставлял ноги не быстро, но быстро шел, шагая очень широко. Чтобы не отставать, Мила, отгибая нижний уголок его плаща, как отгибают уголок кулечка, держалась теперь за него.
В переулке у рынка один из домов так боялся упасть, что с него сняли памятную доску с далеким годом смерти какого-то жильца, чтобы люди не боялись идти по этой стороне улицы. Давыдов появился тут впервые, и тут не видели еще такого огромного увальня в таком длинном плаще. Жена ловила устремленные на мужа взгляды местных дам, даже из окон. Она была горда им.
Давыдов и Лёва на ходу переговаривались. Еле успевая за ними идти, Мила дергала мужа за рукав и всё время переспрашивала, кто что кому сказал. Они чуть не пролетели мимо косых ворот рынка.
На рынке ее мужчины тоже выделялись. В каждом ряду они вызывали переполох среди мух. Интереса к прилавкам мужчины не проявляли никакого. Лёва был занят чистотой своих ботинок, он старался перешагнуть лужу с рыбной чешуей. Давыдов не очень любил носить бумажник с наличными – он постоянно отвлекался на непривычное шевеление в пиджаке. Чтобы не проскочить симпатичный прилавок, Миле приходилось с силой и трудом натягивать оба мощных локтя: «Стоп машина».
Лежали кучи картофеля рядом с насыпанными помидорами, снаряды баклажанов у пачек зелени. Всё лежало кучками, пирамидками. Только головки чеснока не лежали дружными кучками, они везде и у всех стояли отдельно друг от дружки.
Давыдов, проносясь по рядам, высказывал замечания по поводу спелости фруктов, свежести зелени, одинаковости овощей. Мила непрерывно и безмятежно поддакивала и тянула за одежду застревающего тут и там у грязи Лёву.
Петрушки дома как раз хватало, ее никто не ел, но они так долго протоптались у лотков с зеленью, что все-таки набралось чуть не полсумки всяких укропов. Видя такое плотное оживление, какая-то подскочившая бабенка с нетерпением мягко проталкивала их своим боком вдоль, освобождая себе место у укропного ряда.