К ним долго никто не подходил. Мила нетерпеливо стукнула маленьким кулачком по прилавку. Пошерудили с Лёвой вешалками. Своими плотными рядами крюки обвешанных тяжелых вешалок безбожно скоблили по никелированным трубкам. Привлеченная диким скрежетом продавщица подошла поближе и улыбнулась им. Мила выбрала пальто для Давыдова. Лёва примерил их, напрягая спину, чтобы проверить на прочность, и, пощадив свою рубашку, оба пальто порвал очень шикарно со слоями кисеи – одно по шву, другое поперек. Мила похвалила, потому что Давыдову они бы точно не подошли. А брать на размер больше – все равно что выбирать мешок для мешка. Оба наконец поняли, почему Давыдов не любил польта. И расплатились за обильные лохмотья, которые продавщица своей тонкой ножкой на шпильке ловко утрамбовывала в мусорный бак у своей кассы.
Из магазина они вышли с чувством облегчения, что ничего не купили, как будто они вовремя опомнились и не совершили непоправимое. Мила прислонилась к стене, подтянув ногу в колене. Лёва сказал, что на стене хороший ресторан. И, ведя пальцем в направлении мигающей стрелки, предложил зайти послушать живую музыку. И Мила с улыбкой, не опуская колена, сказала «Да». Лёва добавил, что выпьем по коктельчику, и она весело не согласилась идти туда вообще. Лёва сказал, что там лучшая кухня в городе, и от этого ей стало еще скучней. Лёва сказал, что потанцуем, и она для смеха сказала «Да». Человек на стене с человеческой маской на лице показывал огромным пальцем, куда идти. Они послушно пошли по рекламным стрелкам.
По пути вертящаяся дверь вдруг подхватила Милу в воронку водоворота миллиардной толпы – и оп! ля-ля – напрасно любовник ринулся за ней, маленькое цветастое пятнышко в океанских волнах относило все дальше. Мила знала, что в таких случаях следует сделать объявление через громкоговорители.
Ее спросили:
– Как зовут мальчика?
– Лёва.
– Как выглядит Лёва, во что одет?
– Высокий, лет двадцати.
– Как? Так это не ваш сын? Как он вообще мог потеряться?
Она вышла чуть не в слезах и пошла неизвестно куда, не глядя и поперек потока машин. А он, оказывается, идет по другой стороне улицы и смотрит на нее и улыбается. Когда она заметила, стала делать сердитый вид, косилась на его сторону улицы, но не сдержалась и тоже стала смеяться.
Лёва начищенными великолепными ботинками ловко распинывал разный мусор на тротуаре и, ахнув, чуть было, слава богу, не попал скомканной бумажкой в катившуюся огромную детскую коляску. И успел отвернуться, прежде чем на него вылупились.
Мила показывала наверх над своей головой стоящему через улицу Лёве. Потом указала дорогу, протянув руку туда же и так же, как это делал гигантский рекламный плакат на стене дома за ее спиной. Ее вдруг теперь рассмешило название ресторана, она тыкала в него пальцем, пока Лёва топтался на противоположном тротуаре у светофора. Мила нетерпеливо махнула ему: «Давай живее», – как будто боялась, что вывеска сейчас покажет в другую сторону, пока горит красный.
Зайдем. Ну, зашли. То, как администратор посмотрел на них и повел к столику как пару, взволновало Лёву чрезвычайно, и он споткнулся, зацепившись о ковер. Мила ловко подхватила его и повела. Присядем. Ну, присели. Поели. Ну, и выпили. Потанцевали. Они нырнули в толпу, резко прошлись по ломаной прямой, покружили на месте, перешли на шаг и сделали широкий крюк по залу, в аккурат чтобы подцепить свой столик. Нельзя было расслышать начала их разговора на этом пути. Но продолжение можно было видеть. Все чувства Лёвы обмануты были так тонко и оглушены столь внезапно, что он даже не шелохнулся. Ну вот она и чмокнула его в щеку, да та́к чмокнула, что он несколько раз выходил в уединение с удивлением глядеться в зеркало:
– Ты этого хотел? На!
За столом он молчал. Когда он в очередной раз ушел, в полутьме узких проходов между стульями, где его тяпнула за палец карманная собачка, до него донесся чей-то веселый крик: можешь не возвращаться. Было так тесно, что сидящим приходилось отклоняться, чтобы он прошел между столиками. Чтобы он опять постоял перед зеркалом сам с собой.
Этого впечатления теперь хватит Лёве на многие дни. С ним и с ней, то есть с впечатлением и с Милой, он возвращался домой. К ним домой, конечно. Мила всё же не могла оставить любовника без утешения, поэтому в салоне такси, видя его дико-стеклянный взгляд, колотила ему по колену своим маленьким кулачком – неслышно и почти не весомо: «Ты будешь умницей?». Лёва молча думал: «Захочу – буду, не захочу – не буду». Мила и сама себе отвечала: «Дудки! Ты, конечно же, не будешь». Прислонившись лбом к стеклу такси, Мила спросила: «Скажи, Лёва, а правда, что все звезды умирают? И людям останутся только лампы». «Да». По лицу Лёвы было видно, что вселенная так же бессердечна, как стекло такси. «Ну, ну, – сказала Мила, – Ты просто с ума сходишь в этих ресторанах. Больше ни ногой». Мила могла ничего и не говорить про эти рестораны, они Лёве уже надоели.