И что в итоге? Не успел получиться итог. Сумма уже не действительна: солнце перестало, потемнел верхний воздух, ветер дует. Он, знай себе, переименовывает числа. Ишь! Но это ему не в упрек. В разрывах черного неба торчат желтые иглы отодвинутого солнца. Громче громких гром. На уличных столиках взрябились кофейные чашки, и нарядный сад сердится на ветер – все разноцветные банты некрасиво растрепались. А ветру хотелось поглубже в листву. Он покатался мятой бумажкой по улице продуваемых кирпичей и разбудил внезапный гнев цветов. На незапоминаемого цвета горизонте небо месит тучи. Там было солнце, здесь солнца нет. Деревья всплеснули руками от огорчения, кусты прятали лица, намокла паутинная малина.
И так же внезапно завтрашние сверкающие лужи снесло мимо в несбывшихся хмурых тучах, порезанных желтыми ножами. Дождя слепого прерванный рассказ тут же повис душистым паром. Балконные перила роняли чуть копленные капли. Окунулось лицо в букет расправлять губами вывих лепестка. Свежо ощущалось десятью пальцами, что каждая секунда длилась ровно секунду. Чуть ожидая следующую. Мгновенье протекало этот миг.
Ну вот, теперь заново все пересчитывать – у дождей своя отраслевая ниша чисел, другая растрепанная сумма, мытая водой и натертая ветром. Даже грибам не все равно, чем пахнет дождь. Дыши началом, дыши концом дождя. И стеклу не все равно. Каплями копленный на окнах почти ушедший дождь собирался в слезы. Намокло рассохшееся деревянное вещество рам. Нагрязило. Так и не запомненный цвет неба. Но все же, для точного счета, дождь знаком со всеми, снег знаком со всеми. Лишь град знаться ни с кем не желает.
Дождь подобрел, как вытянуть руки и встать на носки. Не холодно, не холодно. Прилипло, а тепло. А вот и светло. Солнце лужи рассусалило. Теперь лишь накрапывало. Слипшимся ушедшим дождем скомкался сад под мокрый запах выжженной солнцем травы. С неба остатки пены сдуло, и снизу сдуло неслышные пары дождя. Тоже. То есть и сверху и снизу – минус все облака, большие и маленькие.
А в остатке после дождя – улицы светлее неба. На них сверкает сама стеклянность. Воображенью тех, кто не испытал любви, стеклянный порез после дождя может дать намек на свежесть безответной любви. А тем другим со стеклосверканьем порезов любви, кто не получил в ответ растворенного своего счастья в чужом счастье, нет намека, – только весь зелено-голубой объем текущего вокруг воздуха солнечного мира. Он тихо течет по лицу, по волосам, он течет в глубокий вдох. Вообрази вдох счастья. Отвлекись от несчастной, незамеченной любви. Твоей любви, не тобой не замеченной.
Дождь ушел, и как будто никто и не ссорился. Изумление всех красок, изумление всего. Ярче всех красок дождевая эмаль. Превосходная степень всех чисел. Превесело, пресвежо, препрозрачно, пресветло, прерадостно.
Сбив к затылку шляпку из местной невесомой соломы, с руками в тонких карманах Мила под ноги не смотрела и мягкими сапожками расшвыривала несчитанные зеркальца лужиц. И солнце снова жгло водород наверху и листья внизу. И воспоминание о дожде сожжено в один раз. Опять жара, как будто не было дождя. Думай, считать ли. Дождь за скобками. Посидеть в тени, в питательной прохладе. Съесть что-нибудь, запить чем-нибудь.
От неба всё не отлипнет свет. Мгновенья заката, куда вы так быстро, красные, куда? Длинными тенями ползут предметы один на другой. И все цвета уже с новыми именами. И вот уже забыты и они.
Короткий вечерний вдох был как вечера в начале жизни, будущего вечера тепло и никогда еще не бывшего. Лицо Милы мерцало внутри комнаты мерцаньем улицы. Зеркало было отражением луны на гладком льду. Окном накинута тюль на море и лунную дорогу. Кто-то маленький скребет в темноте отсохшие обои.
Доволокла ноги еле до постели. Лечь! По местному режиму следовало видеть сны, вобравшие дневные облака и улицы, и как касались неба чайки и взлетали в море. Ночь полна ночующей душой. Летом ей снилось только лето. В электрических красках снов. Откинув руку с постели, пальцы свесились в окно, в фиолетовую ночь, в ночной сад, сочащий тишину и шепот забытых слов, и плывет рука с листвой сквозь тихий ветер в лунном полусвете, сквозь ночной переплет веток подробной тишины, сквозь растущий свет ночи. Рассказывает ночь почти весь ответ на любой вопрос напоминанием о начале воспоминания. Избыток невидимого мира, избыток увиденного другими. И если есть Всегда, Никогда не может не настать. Вернется жизнью черный свет, тот что вонзился первым в космос. И спустя вечность всё же будет день, и давным-давно было всё-таки счастье.