Потому что уже достаточное количество лет меня несет в переменных направлениях со скоростью семнадцать метров в секунду без права остановиться.
Когда-то, когда у моего рацио еще не было достаточного компромата, чтобы отвлекать меня с четырех до рассвета, я хотела остановиться. И сказала об этом одному человеку, с которым как раз оказалась поблизости в четыре утра. Но он погладил меня по голове и напомнил мне рассказ Кортасара про Киндберг. Рассказ про девушку, которая перлась в Киндберг и которую встретил упакованный юноша. И страшно ей позавидовал. Потому что он ездил по своей упакованной жизни на красной машине, а она была свободная и безбашенная. А девушка провела с упакованным ночь и захотела остаться с ним навсегда — или хотя бы проехать до следующего поворота на его красной машине. А несчастный юноша выкинул ее из машины. Потому что он хотел, чтобы она перлась в свой Киндберг и, по возможности, отмолила там его грехи за его несбывшиеся надежды, которые он в свою очередь принес в жертву своей упакованности.
И гладящий меня по голове человек послал меня в Киндберг. Иногда я подозреваю, что он, гад, просто хотел избавиться. А иногда думаю, что хотел избавить. И за это ему полный и безоговорочный респект. Потому что он сам как-то вдруг стал взрослеть, купил машину, обзавелся постом и даже немного облысел (я как-то видела его, пролетая мимо со скоростью семнадцать метров в секунду). А у меня это вошло в привычку.
Я каждый день живу так, будто у меня ночью — Новый год. А каждый Новый год у меня — будто конец света, и первое января не наступит. Потому что мы не из тех, кому не важно, что на елке, а важно, что под елкой. Мы из тех, кому — наоборот. Мы все деньги кидаем на мишуру, папье-маше и подарки. А квартирные счета игнорируем и живем с отключенным телефоном, потому что хули за него платить, если первое января все равно не наступит.
Мои друзья от этого в восторге. Пока не обзаведутся семьями и не сольются.
Эстетствующий гражданин на автомобиле меня все-таки догнал. Он не дал мне стать героем газетных сенсаций, а запихал розу в автомобиль, потому что автомобиль у него был большой. Он спросил, зачем мне эта роза, а я сказала — чтобы лечиться от ночных кошмаров. Он с сомнением посмотрел на пурпурного ублюдка и крякнул (дрянь, эстет). Я спросила, не музейный ли он работник. Он сказал, что бог миловал. Размер и марка его машины выдавали его с головой. И он этого, видно, сильно стеснялся. Видно, чтобы отвлечь меня от скользких расспросов о его упакованном бизнесе, он пригласил меня вечером на кофе. Но я сказала, что не могу: вечером мне в Киндберг. Он спросил: «Подвезти?»
А я сказала: «Остановите. Мы с розой приехали».
Сначала роза заняла весь пол и от этого сильно бросалась в глаза. А я этого стеснялась. И я ее закрасила белым акрилом. Потому что я не дура и понимаю, что лишней экспрессии на потолке быть не должно, а то тектонические плиты не выдержат и я буду жить, как в пещере. Я знаю, что надо создать иллюзию холодного светлого пространства. И у меня кроме титановых белил есть еще ультрамарин, кобальт, берлинская лазурь и черт-те что, на что я потратила деньги, сэкономленные на квартирных счетах. В итоге на бледно-берлинских небесах оказались бледно-кобальтовые ангелы с титановыми прожилками. А небеса были такими ледяными, что будь у ангелов видны ноги, мы бы все убедились, что они на коньках. Но у ангелов были видны только руки. Ангелы ими размахивали. И выглядело это так, будто они хотят согреться. И чтобы это так жалобно не выглядело, я нарисовала в углу самолет. Будто они не просто так размахивают руками, как отмороженная девочка со спичками, а вполне осмысленно этому самолету голосуют. Но самолет вышел таким маленьким, что стало ясно: все ангелы туда все равно не забьются, и большая их часть останется покрываться мурашками. В углу я написала ободряющее название: «Ниже, наверное, теплее». Спешэл фор не успевших на самолет.
Гений Шилов поинтересовался, куда летят ангелы. Я сказала, что в Киндберг. Моя подруга спросила, как будем вешать. Об этом я не подумала, факт. Прожигатель сказал, что картину надо вешать на анкерные крючья. И слился.
Господин декоратор сказал, что картину надо приклеить. Но я, вспомнив ее вес, не рискнула. Потому что в случае обрушения тем, кто ниже, станет не теплее. Им станет никак. А гений Шилов сказал, что ангелов надо было вообще рисовать на потолке, предварительно соорудив леса и помосты. А саму картину надо подарить городу посредством выкидывания с балкона в надежде на ураганный ветер.