Мгновение шестое. Притяжение
- Ну, где лошадь ставить будем? – спросил он на следующий день, за рога втаскивая в мою прихожую велосипед его старшей дочери, упиравшийся колесом на пороге .
- Давай в мою комнату, вон туда, налево, – распорядилась я.
Мы удрали с работы во время обеда и я чувствовала страх быть пойманной, как у сбежавшей с уроков двоечницы, напряжение от того, что по-прежнему не совсем понимала, куда развиваются события, и одновременно радостное оживление и нетерпеливое возбуждение, поднимающееся в крови пузырьками шампанского.
Поскольку мы пожертвовали ради доставки велосипеда обедом, я чувствовала ответственность за то, что он остался голодным, даже без учёта всем известного факта, что лучше иметь дело одновременно с наводнением, извержением вулкана и бешеной козой, чем с одним голодным мужиком, посему живо поинтересовалась, не сварганить ли нам чего-нибудь съедобного на скорую руку. Но он пренебрежительно отмахнулся от моего благородного предложения, попросив только чаю.
Я стояла на кухне, гипнотизируя чересчур медленно закипавший чайник, и прислушивалась к шелесту страниц, доносившемуся из салона – он сидел там на диване, насвистывая и листая свежий номер "Иностранной литературы". Выгребая из холодильника всё, что могло сойти за угощение к чаю, я в который раз мысленно ругнула себя за то, что так и не купила складной сервировочный столик на колёсиках – сейчас бы могла вывезти его в салон, элегантно вильнув бедром, а так пришлось нагрузить всё на табуретку и тащить, придерживая зубами пакет с печеньем, чтобы не свалился по дороге.
Он наблюдал за моей хозяйственной суетой с обычным, возбуждающе-раздражающим насмешливым видом. Минут пять после торжественного водружения табуретки мы молча и сосредоточенно хрустели печеньем с маслом и малиновым вареньем, запивая его чаем.
Закончив, он откинулся на пару минут, расслабившись, а потом упруго поднялся и, подхватив табуретку с пустыми чашками, понёс её обратно на кухню. Посидев десяток секунд в размышлениях, не нужно ли мне тоже предпринять что-нибудь общественно-полезное на правах хозяйки дома, я пошла за ним и мы столкнулись в кухонных дверях.
Я никогда не отличалась высоким ростом. Моё макимальное достижение в этом направлении – метр семьдесят с копейками (на пятнадцатисантиметровых каблуках), поэтому нависнуть надо мной в дверном проёме, притиснув меня к косяку, не составило ему никакого труда - он был гораздо выше.
Я впервые столкнулась с ним "носом к носу", так что смогла уловить смесь малинового варенья, сигарет и одеколона с каким-то очень свежим, немного смолистым, пихтовым запахом и разглядеть мельчайшие подробности его лица, маленький шрам на одной брови, разноцветные крапины на тёмной радужке его глаз и лёгкую синеву пробивающейся небритости на подбородке.
Он тоже разглядывал меня – долго и внимательно, а потом неожиданно спросил:
- Какой у тебя знак Зодиака?
- Близнецы, – машинально ответила я.
- А я думал, Лиса, – сказал он, усмехнувшись уголком губ.
В моём воспалённом мозгу побежала цепная реакция обычной женской логики: "Рыбёшка – это рыба, рыба – это щука, щука – это хищник, хищник – это волк, волк – это собака, собака – это сука... храждане, меня б!@#ю обозвали!!!", и я вызывающе спросила:
- Почему это лиса?! – собираясь дать достойный отпор гнусной инсинуации на тему о моей лисьей хитрости, использованной с целью выманить из тёплого курятника бедного робкого петушка.
Но в глубине его глаз уже вспыхнули ироничные огоньки и, опередив моё вынесение вердикта по следам логических измышлений, он ответил:
- Потому что брови у тебя изящные, как лисий хвост.
А пока я, подавившись на полпути, соображала, как бы теперь на это достойно ответить, он наклонился и поцеловал меня.
Его губы оказались в точности такими, как я и предполагала – слишком сухими и жёсткими, чтобы целоваться бесконечно долго, получая от этого мучительное и нежное чувственное наслаждение.
Вообще-то многие недооценивают поцелуи, а некоторые даже не могут их терпеть в принципе, хотя я считаю, что с тем, кто умеет и любит это дело, можно целоваться часами, получая удовольствие ничуть не меньшее, а иногда (особенно в начале отношений) даже более острое, чем кувыркаясь в койке.
Но интересно, что в русском я не смогла даже припомнить аналог английского "great kisser" – отличный поцелуйщик? целовальник? (не, это вроде из другой оперы). Похоже, что нет такого слова. А жаль...
Так вот, киссер он был не самый выдающийся, но это оказалось совершенно неважно. Потому что такой сбивающей с ног силы желания, обволакивающей тело волной горячей солнечной истомы, мутящей рассудок, заставляющей все волоски на теле стоять дыбом, а колени – безвольно подгибаться в желании сползти на пол, я до этого не испытывала ни разу в жизни.
Он отодвинулся, задохнувшись, и я заметила, что от его обычной насмешливости мало что осталось. Мы молча постояли рядом ещё какое-то время, а потом он опустил руку и отступил, а я отлепилась от стенки и мы оба, одновременно и бодро засобирались возвращаться на работу.
Всю обратную дорогу мы усердно делали вид, что ничего не произошло, преувеличенно оживлённо обсуждая какую-то, ни ему, ни мне не интересную ерунду, стараясь не сталкиваться глазами, руками или коленями. Было похоже, что он тоже не очень-то понимает, на что сменить свою прежнюю, иронично-снисходительную манеру общения старшего, опытного и совершенно нейтрального товарища по развлечениям.
На последней остановке я встала у двери, держась за поручень и готовясь выходить. Он стоял сзади и, не обрачиваясь, я чувствовала его взгляд и тёплое дыхание на затылке, но когда на повороте трамвай сильно качнуло и нас на секунду вжало друг в друга, я снова мгновенно ощутила всей спиной резкий жар между нами, а он наклонился и шепнул мне в самое ухо: «Пожалуй, вот так тебе больше делать не стоит» таким внезапно охрипшим голосом, что в ответ мне сразу захотелось сделать это ещё раз и немедленно.