Вот блин. Опять этот проклятый вопрос. И я понятия не имел, что на него отвечать. Я все продумал, а вот это — нет. Само собой, утверждать что я Гиммлер будет просто глупо: никто не поверит. Эти генералы же не идиоты, а Ольбрихт вообще явно тот еще умник. Но и признаться, что я русский попаданец я не мог, эти люди же патриоты Германии.
В отличие от Бормана, который заботился только о себе любимом, эти генералы с русским попаданцем сотрудничать не будут ни при каких условиях. И о перемирии со Сталиным, если я признаюсь, тоже можно будет забыть — поняв мои истинные цели, генералы Вермахта на мир не пойдут никогда. И подчиняться русскому тоже не будут. Эти господа скорее сдохнут, эти принципиальные.
Однако пока я размышлял над ответом, меня уже избавили от необходимости отвечать.
Эрнст, тот самый генеральский адъютант, который уже пытался ранее выхватить пистолет, вдруг громко заявил:
— Господа, а какая разница Гиммлер это или не Гиммлер? Кем бы он ни был — логично его прикончить. Вместе с фальш-фюрером! Делать дело, так до конца. За Рейх! За германский народ!
Эрнст стремительным движением профессионального ковбоя выхватил из кобуры пистолет, грянул выстрел. Меня обожгло острой болью, Эрнст попал в цель. Еще до того, как мои люди вообще сообразили, что происходит — Эрнст выстрелил второй раз, теперь уже в Айзека.
Генерал от инфантерии Фридрих Ольбрихт, в реальной истории выступил против Гитлера 20 июля 1944, расстрелян в тот же день после провала заговора.
Три приказа рейхсфюрера, Берлин, 1 мая 1943 11:03
Я уставился на мою руку, всю в крови. Значит, рука. Рука это хорошо, это не сердце или голова. Я смогу выполнить мой долг даже с одной рукой!
Но боль была дикой — будто я сунул эту руку в печку.
А вот вторая пуля Эрнста угодила в бутылку коньяка на столе, бутылка разлетелась на осколки, а пуля ушла в тяжелую столешницу, застряв в ней.
Эрнст явно был отличным стрелком, вот только слишком торопился. Потому и промазал оба раза. А третьего выстрела ему сделать никто не дал, на Эрнста налетели генералы, ствол у него уже отобрали.
— Да вы с ума сошли! — орал Ольбрихт.
Айзек на всякий случай спрятался за спину Вольфа, мой адъютант Брандт уже бросился к хозяйской руке:
— Дайте взглянуть, рейхсфюрер.
Остальные мои адъютанты похватались за оружие, в конференц-зал ворвались человек десять автоматчиков. Но никто из военных больше глупостей делать не пытался.
— Отставить, — приказал я, — Все в порядке.
Брандт тем временем осмотрел мою руку. Брандт же вроде врач. Не только группенфюрер ᛋᛋ, но и генерал военно-медицинской службы.
— Пошевелите пальцами, шеф.
Я пошевелил. С пальцами все было в порядке, но вот с тыльной стороны ладони хлестала кровища, так много, что меня даже замутило.
— Рука не пробита, — сообщил Брандт, — Просто царапина. Опасности никакой, но надо продезинфицировать.
Увы, но коньяка для дезинфекции больше нет — этот подонок Эрнст уничтожил бутылку. Зато на столе нашлись матерчатые салфетки, Брандт приложил одну мне к руке.
— Зажмите, герр Гиммлер.
Я зажал рану, и стало еще больнее, а салфетка вся тут же покраснела.
— Мы вроде в проклятой больнице, — напомнил я Брандту, — Тут должны быть дезинфицирующие средства.
— Я немедленно принесу спирт, — пообещал Брандт, — И приведу вам хирурга.
Брандт тут же покинул конференц-зал, а моя дочка тем временем впервые за все «переговоры» подала голос:
— Папа, он хотел тебя убить!
Ну тут не поспоришь. А девочка в своей мстительности определенно пошла в Гиммлера. Отрезанные головы Бормана и Шпеера её не тронули, а вот покушение на отца явно шокировало. Оно и неудивительно: в её возрасте каждый считает своего папу бессмертным.
Ольбрихт был мрачнее тучи:
— Мы приносим наши извинения, хм…
— И я их принимаю, — ответил я, — Как зовут этого героя?
— Гауптман Юнгер, — представился Эрнст, одарив меня белоснежной улыбкой, — И я о своем поступке не сожалею. И не извиняюсь. Будь у меня третий выстрел — я бы вас угрохал, господин Гиммлер. Или не Гиммлер, или кто вы там. Неважно.
— Пока что вы «угрохали» только бутылку коньяка, гауптман, — процедил я, — А могли бы, учитывая вашу «меткость», и мою дочку!
— Ну и зачем вы притащили вашу дочку сюда? — парировал Юнгер.