А доктор всплеснул руками:
— Невозможно, рейхсфюрер. Простите, но невозможно! Это сложнейшая операция, отвлечете врачей, и жизнь фюрера окажется под угрозой!
— А вдруг ваши врачи убьют фюрера? — парировал я, — Вдруг они — участники заговора против Гитлера? Нет, я лично буду охранять фюрера! Я не отойду от него ни на секунду.
«Пока его не прикончу» — добавил я про себя.
Но Борман уже взял меня под локоток:
— Нет нужды, партайгеноссе. Как видите, фюрера хорошо охраняют. И врачи тут в «Шарите» проверенные, как вам известно. Это же партийная клиника. Вы просто устали, мой друг, как и все мы. Пойдемте лучше выпьем кофе.
Вообще, предложение так себе. Гонять кофеи — это не то, чем я должен сейчас заниматься. Но я отлично понимал, что в эту палату меня никто не пустит. Автоматчики были настроены решительно, и Борман тоже против. Кроме того, Борман явно хотел со мной о чем-то поговорить. О чем-то серьезном, это было ясно по его тону.
А как я уже убедился: убить Гитлера недостаточно. Чтобы остановить войну и помочь нашим — мне нужно будет еще разобраться с Борманом. А как я с ним разберусь, если не выслушаю его? Это уже не говоря о том, что возможно мне как раз Бормана и нужно застрелить, а не Гитлера, который уже и так одной ногой в аду. Так что остаться с Борманом наедине — отличный вариант.
Я кивнул:
— Ладно, вы правы.
— Распорядитесь, чтобы нам принесли кофе и коньяку, — приказал Борман врачу, — И бутерброд у вас найдется? У меня от стресса всегда разыгрывается голод. Проблемы с поджелудочной, вы, как врач, должны понять меня.
— Я немедленно отдам распоряжения, рейхсляйтер, — заверил Бормана врач.
— Мне тоже бутерброд, — потребовал я, воспользовавшись ситуацией, — С колбасой. А лучше два.
Борман в очередной раз глянул на меня с предельным подозрением.
— Вы вроде были вегетарианцем, дружище.
— Это так. Но у меня желудок сводит от горя, когда с фюрером беда!
— Будем молиться, чтобы он поправился, — у Бормана на глазах выступили натуральные слезы.
Вместе с Борманом мы прошли дальше по коридору больницы, потом свернули в другой коридор, потом подошли к двери одной из палат.
— Ваш адъютант, конечно же, останется снаружи? — уточнил Борман.
— Останется.
Я согласился, ведь чтобы пристрелить Бормана — адъютант мне ни к чему.
Мы вошли, в просторной палате стояло несколько коек, больных и врачей тут не было, зато присутствовал эсэсовец, прямо как с пропагандистского плаката — высокий голубоглазый блондин. В петлицах у него было по тройному дубовому листку.
Увидев меня и рейхсляйтера, эсесовец браво отсалютовал.
Кроме него тут был еще один человек, он сидел на койке, но встал, когда мы вошли.
И когда я увидел этого второго мужика: то у меня глаза на лоб полезли. Да быть не может! Я ощущал себя, как в ночном кошмаре, меня натурально бросило в пот.
Ошибки тут быть не могло — среднего роста, в коричневом костюме, челка, усики…
Этот второй был Гитлером! Причем, Гитлером живым и совершенно здоровым, без всяких ран на голове.
— Ну здравствуй, Генрих, — с угрозой сказал мне фюрер.
Я уже ничего не понимал. А когда я ничего не понимаю — моя рука тянется к пистолету.
У меня не было ни единого предположения, что вообще происходит, и как Гитлер оказался здесь, а не в операционной, и почему он снова жив-здоров, но мне было плевать. Я уже отправил на операционный стол одного Гитлера, а второго Гитлера — просто пристрелю, как бешеную собаку.
Историческое здание «Шарите», современное фото
Берлин, клиника «Шарите», 1 мая 1943 08:30
Гитлер неожиданно улыбнулся мне — очаровательной белозубой улыбкой. И вот тогда я понял, а скорее почуял нутром, что что-то тут не так. Это не Гитлер. Не настоящий.
Моя рука, засунутая в карман за пистолетом, так в кармане и осталась.
— Айзек, что вы себе позволяете? — назидательно поинтересовался Борман.
Айзек? Ну ясно. Значит это просто двойник. Суррогатный фальш-фюрер. Вот такому меня в школе точно не учили. О том, что у Гитлера имелись двойники, я сейчас узнал впервые.
— Простите, рейхсляйтер, — Айзек склонил голову, — И вы тоже извините меня, рейхсфюрер. Просто шутка. Просто не сдержался. Признаться, я просто хотел вас напугать. И мне удалось!
— Я очень не советую вам меня пугать, Айзек, — процедил я моим Гиммлеровским голосом, — Когда я пугаюсь — обычно кто-то умирает.
— Рейхсфюрер прав, — согласился Борман, — Оставьте это ребячество, Айзек. Не сейчас, не в такой момент. Вам, вероятно, придется сегодня же выступить с обращением к германской нации. Уже поползли слухи о ранении фюрера, и наша задача — эти слухи решительно опровергнуть. Фюрер не может быть ранен. Такое могут предполагать лишь наши еврейские враги! Так что готовьтесь, Айзек — если фюрер не придет в себя к вечеру, то будем записывать радиообращение в вашем исполнении. А до этого, в полдень, у вас выступление на митинге, в честь Дня Национального Труда.