Выбрать главу

Внезапно распоряжение - ехать на войну. Жуков назначен командующим Резервным фронтом, штаб которого был в Гжатске. Генерал армии выехал на "паккарде", бывшей машине маршала Кулика. Как назло, моя "эмка" сломалась, а когда починили, определили мне постоянное место - глотать пыль от колес жуковского автомобиля за рулем машины сопровождения. Во время боев под Ельней сначала возили генерала Гриша Широких и Николай Каталагин.

Открытый "паккард" начальника Генштаба, который Жуков взял на фронт, прослужил нам всю войну, точнее, числился за нами. После Ельни "паккард" стоял обычно на автобазе Наркомата обороны в Москве. Довольно редко Георгий Константинович приказывал взять его на фронт, например, во время битвы под Курском. Какими соображениями он руководствовался при этом, не знаю. Скоро в августе 1941 года Жуков пересел на вездеход ГАЗ-61.

Намотались в то время до упаду, все в дороге, часто под огнем. Покрытый пылью, Г. К. Жуков выглядел как негр, мы того хуже. Решили повысить огневую мощь охраны - выдали нам противотанковое ружье. Бандура эта в "эмке", конечно, не помещалась. Так и ездили, ствол ружья с заткнутым тряпкой дулом высовывался из окна машины, вызывая недоумение и смех бывалых красноармейцев. Нам по положению надлежало сохранять невозмутимое выражение, начальник группы охраны Николай Харлампиевич Бедов был готов взыскать с каждого за малейшую провинность. Дисциплина!

Конфликтовать с ним никто не хотел, да и не решался. Хотя Бедов носил армейские знаки различия старшего лейтенанта, все прекрасно знали, откуда он из НКГБ. Впрочем, и мы формально проходили по этому ведомству. Черт его знает, какой у него был чин там, в органах. Он не отходил от Георгия Константиновича, прилип, извините, как банный лист. И все щелкал "лейкой". "Запечатлеваю для истории", - объяснял нам Бедов. На деле, наверное, документировал каждый шаг Жукова, который нередко морщился при очередном щелчке "лейки". Но молчал. Понимал, наверное, не хуже нас, что с этим Бедовым до беды недалеко.

Несколько недель я наблюдал Жукова издалека, из-за руля машины сопровождения. Наверное, никогда больше за всю войну Георгий Константинович не бывал чуть ли не все время на передовой и вблизи нее, как под Ельней. Оно и понятно - мы только начинали учиться воевать, а германская армия 1941 года производила сильное впечатление. Прежде всего безжалостностью и жестокостью.

Прохладный денек в конце лета. С запада беспорядочной стаей возвращались наши истребители И-15 и И-16. Машин с десяток. Наверное, они летали на штурмовку и израсходовали боезапас. А вокруг носились два "мессера", подбивавшие пушечно-пулеметным огнем наших по очереди. Особенно жалко выглядели бипланчики И-15; получив очередь, самолет клевал носом, входил в штопор и, как сорванный лист, устремлялся к земле. Из одного И-15 успел выпрыгнуть летчик. Над ним белым облачком развернулся парашют.

Георгий Константинович и мы, свидетели происходившего, с облегчением вздохнули: хоть этот спасется. Но в ту же секунду мелькнул "мессер", влепил в упор очередь в беспомощно качавшегося на стропах парня и ушел. Парашют как-то бережно опустил тело летчика на землю недалеко от нас. Подошли. Он был совсем мальчиком, в синем комбинезоне, кожаном шлеме, весь залитый кровью. Жуков отрывисто приказал - предать земле с почестями, повернулся и пошел прочь. Редко когда я видел такой гнев на лице генерала, глаза сузились и буквально побелели.

В самом начале сентября мы ехали в Калининской области. Погода дрянь ветер, дождь, дорога еще хуже - скользкая глина. Вдруг вездеход ГАЗ-61, с Жуковым следовавший впереди, улетел в канаву. Остановились. Попытались вытащить машину, не удалось. Ко мне подбежал Бедов с криком:

"Выручай! Ты же гонщик!" Я сел за руль застрявшего вездехода, включил передний мост. Вперед, назад - и выскочил из канавы. Жуков не произнес ни слова, я вернулся в свою хвостовую машину. Проследовали дольше.

Через пару дней генерал Кокорев, состоявший для поручений у Жукова, на моей машине отправился зачем-то в войска на передний край. Ехали проселком через лес и внезапно выскочили на поляну, а на ней паника - бегают, ополоумев, несколько десятков красноармейцев, мечутся в разные стороны, а над ними на бреющем полете развлекается "мессер" - обстреливает перепуганных ребят. Моя "эмка" камуфлированная, и немец, видимо, не заметил нашего появления, Я мигом загнал машину под дерево, в кусты. Кокорев ушел, мне пришлось еще какое-то время смотреть на кровавые похождения мерзавца. Даже морду ухмылявшегося убийцы запомнил, он, сволочь, был умелым летчиком и почти притирался к земле. Так что был виден через колпак М-109.

Потом Кокорев вернулся, повез его назад. В пути застала ночь. Кое-как сумел благополучно вернуться назад, без света, не включая фары. Потом я стороной узнал, что Кокорев доложил о моей "храбрости" Жукову. Дело было не в этом, трудно быть храбрым под ливнем огня "мессера", просто я хорошо водил машину и обладал отличной реакцией.

Результат оказался неожиданным - поутру Бедов сказал со значением: повезешь "самого". Самого так самого. Сажусь за руль ГАЗ-61, рядом Жуков, на заднем сиденье Бедов с адъютантом. Только выехали со двора избы, где ночевал Жуков, как машина встала. Широкая деревенская улица, солнышко светит, а автомобиль ни с места. Я взял ключ 14/12, поднял капот, отвернул бензинопровод, продул насосом, закончил операцию, и мотор затарахтел. Поехали. В машине никто не проронил и слова. Так началась моя служба у Г. К. Жукова.

В отличие от коминтерновских господ, да и наших отечественных шишек, генерал армии поразил своей обходительностью. В обращении ровен, спокоен, обращался на "вы" и по имени-отчеству, хотя я ему в сыновья годился. Расспросил, откуда родом, кто мать, отец. Поинтересовался моими спортивными делами. Рассказал и о себе, тогда преимущественно вспоминал Халхин-Гол. Объяснил, что японцы отважные, дисциплинированные солдаты. Драться с ними было трудно, но ведь победили... О войне с немцами не говорил, да что тут говорить, мы были в самом ее горниле.

Разговоры эти не были частыми. Но когда они велись, Георгий Константинович был учтивым собеседником. Не прерывал, внимательно выслушивал. Степенные беседы умудренных жизнью людей! Только я был мальчишкой. Бедов, слышавший эти разговоры, почему-то преисполнялся недоброжелательством. Зависть, что ли? Наверное, что-то пытался наговорить Жукову обо мне не очень лестное. Но об этом дальше.

Кстати, я читал, что Жукова какие-то генералы упрекали (задним числом!) в резкости и даже грубости. Свидетельствую: это оговоры. Никогда в моем присутствии не было случая, чтобы он накричал на подчиненного. Сурово говорил - да, распекал - да, но крик и оскорбления - этого не было. Он всегда держал себя в руках, не опускался до брани.

В Георгии Константиновиче ничего не было показного. Он был открытым человеком, с широкой русской душой и, как каждый русский, любил ездить "с ветерком". Но быстрая езда только по делу, он терпеть не мог скорость ради скорости. Когда нужно было "нажать", Жуков давил ногой на мою ногу на акселераторе, а снизить скорость - говорил по-кавалерийски: "Короче!" Мне кажется, что Георгий Константинович избрал не очень удобный способ просить прибавить ходу, давя ногой на мою, из-за Бедова. Услужливый чекист, стоило генералу армии выразить желание ехать побыстрее, тут же начинал колотить меня по спине. Чтобы покончить с этим, Жуков и стал действовать ногой, незаметно для Бедова на заднем сиденье. Причем Жуков не терял своего серьезного, невозмутимого вида. Может быть, это была наша небольшая тайна?

Хотя Жуков не водил машину и не проявлял никакого интереса к тому, чтобы научиться править, он по-спортивному оценивал освоенные мною приемы преодоления препятствий. За рулем ГАЗ-61 пригодились навыки, приобретенные на мотокроссах. Например, впереди река, мост разрушен. Ехать в объезд нельзя, у Жукова каждая минута на счету. Искать брод? Бесполезно, опять потеря времени. На глаз прикину, где помельче, передок машины опускаю потихонечку в воду (места-то больше неизвестные, то ли есть брод, то ли нет), включаю первую передачу, даю обороты побольше, через воду как стегану и вылетаю на тот берег. Жуков коротко: "Ну, артист!" Нравилась ему некоторая лихость в езде. Отчаянный, должно быть, был кавалерист в молодости! Машина не конь, но все же...