– Есть таблетки? – папа бросил на нее быстрый взгляд.
– Да, выпила две уже. Можно все-таки дома отлежаться? Я вызову у школы такси и домой уеду.
Папа остановился у бордюра и посмотрел на Лелю внимательно.
– Вчера я наблюдал тебя вполне здоровой.
– Я плохо спала. Повлияло, наверное. Ты мне скажи, можно или нет? Надо, чтобы ты предупредил классную.
– Ввиду того, что я знаю о твоей так сказать особенности, я тебе, конечно, сейчас поверю, Леля. Но мы оба понимаем, что ты иногда злоупотребляешь…
– Боже! Да отсижу я эти чертовы уроки! Счастлив?
Леля не стала слушать, что там бубнит папа. В такие моменты он начинал говорить очень нудно и долго, как будто читал философский трактат без интонации. Кипя от возмущения и оскорбленная папиным недоверием, Леля шла к школе. Одноклассники снова стояли на ступеньках и громко смеялись. Где-то в глубине уставшей и пульсирующей Лелиной головы мелькнуло удивление: какой тут дружный класс. В ее старой школе все общались стайками.
Когда она поднималась по ступенькам, какая-то высокая девочка сказала:
– И это Машке-то мозгов не хватит на дорогую тачку? А самой? В гуманитарной гимназии училась, а на литературе и двух слов толковых сказать не могла.
Леля посмотрела на эту девочку, но не увидела ее – все расплывалось. И в голове от резкого поворота головы, будто два поезда столкнулись, скрежет, шум, крик, удар… Все-таки самый настоящий приступ. А она так надеялась, что обойдется.
Леля ничего не ответила, поспешила войти в здание и начала рыться в сумке в поисках таблеток. Нужно выпить еще одну, и станет легче, не так мучительно… С каждой минутой становясь все злее и нетерпеливее, Леля потрясла сумку и вывалила содержимое на диванчик в коридоре. Нет! Таблетки она все-таки забыла. Ладно, нестрашно, подумала Леля, собирая трясущимися от боли руками вываленные учебники и тетрадки. Есть еще медсестра! Леля быстро добралась до ее кабинета. Подергала. Заперт.
– А где?.. – спросила она у уборщицы, не найдя в себе сил даже договорить.
– Приходит обычно после второго урока.
Сорок пять минут – это она сможет вынести. А потом ей дадут еще одну обезболивающую таблетку. Как же она могла оставить упаковку на столе!
Добравшись до класса, Леля сразу села и положила голову на прохладную парту. Звонок огрел ее по голове похлеще чугунной сковородки. Как сквозь толщу воды она услышала, как ученики задвигали стульями и встали, видимо, учитель вошел.
– Good morning!
Класс недружно прогудел: «Good morning, Anna Romanovna».
На секунду воцарилось молчание. Леля не могла угадать по звукам, что происходит. А потом услышала:
– Это новенькая. Да не обращайте на нее внимания, она всегда такая…
– Как зовут? – очень тихо спросила учительница.
– Оля Стрижова, – ответил кто-то.
Быстрый топот каблуков. Лелю неприятно обдало прохладным воздухом, отчего по телу побежали мурашки.
– Оля, у вас все хорошо?
Леля с трудом подняла голову и наткнулась на улыбчивые глаза. Учительница совсем молоденькая, наверное, только институт окончила. И обращается по институтской привычке еще на «вы». Взрослые учителя только тыкают.
– Голова, – поморщившись, ответила Леля.
– Болеете? Может, вам к медсестре.
– Болеет-болеет! – со смехом крикнула Маша. – На голову больная!
Все засмеялись. А в Леле вдруг поднялась такая ярость, какую она давно не ощущала и которая, будто скопировав силу головной боли, вмиг разрослась до таких же масштабов. Скорее всего, дело было в громком, звонком и ужасно противном Машином голосе.
– Медсестры нет на месте, – сказала Леля учительнице, стараясь не обращать на Машу внимания.
– Да? А вы когда ее искали? Я вот на урок шла и видела, как она дверь открывала. Вы идите, посмотрите. А то бледная совсем. Вам дать кого-то в сопровождающие? Упадете еще в обморок…
– Не надо никого.
Леля поднялась и, сгорбившись, пошатываясь, пошла к выходу из класса. Она старалась лишний раз не шевелить глазными яблоками и даже языком, чтобы в голове не проносилась холодная молния.
– Боже мой, какие мы нежные, – догнал ее звонкий Машин шепот, который намеренно звучал громко. – У нашей барышни головка болеть изволит. Папочка, наверное, сейчас примчится утешать. Интересно, а если я ее пальчиком задену, заплачет?
Леля не могла сказать, откуда взялись силы. Просто раненый пушистый зверек внутри ее, который только что стонал от боли, вдруг превратился в огромного косматого зверя: то ли волка, то ли медведя – и с горящими глазами кинулся на добычу. Вмиг Леля оказалась около Маши, схватив перед этим грязную тряпку, которой вытирали доску, и затолкала Маше в рот. Маша завизжала и замотала головой, отталкивая от себя Лелю. В классе поднялся шум. Все повскакивали со своих мест. Растерянный вскрик Анны Романовны утонул в шуме отодвигающихся стульев и гомона.