– Главное сейчас – побыстрей уехать, – повторяет Боров. Он кивает сделавшейся какой-то сонной от алкоголя Юле, – я потом и тебя переправлю.
Я мысленно представляю, что в таком случае ее ждет, и ужасаюсь про себя.
– Мы курить будем? – абсолютно серьезным тоном спрашиваю я. Вся эта ситуация уже начинает меня раздражать.
Боров неожиданно выходит прочь, захлопнув за собой хлипкую дверь с такой силой, что старая краска сыпется с нее, словно крошечное конфетти.
В магнитофоне щелкает реверс. Некоторое время мы вслушиваемся в шум летнего ветра в динамиках колонок, затем на кухне слышится какая-то ругань и звонкий удар, словно кто-то с разбега налетел на алюминиевую сушилку для посуды. Юля оборачивается и с тревогой смотрит куда-то, будто обладает способностью видеть сквозь стены. Говорят, что женщины раньше чувствуют любую опасность, но мне кажется, что они просто не стесняются преждевременно показать свой страх.
Кто-то громко матерится. В коридоре гремят шаги. В комнату вваливается Боров. Его губы разбиты в кровь и он, пытаясь вытереть ее рукавом рубашки, мажет красным лицо и шею. Багровое пятно на щеке распухло и потемнело еще сильнее, словно созрело.
– Антоша! – Юля тут же испуганно кидается ему навстречу, но он не замечает ее. Шатаясь он подходит к дивану, плюхается на давно мертвые пружины и дрожащими руками пытается налить себе еще водки.
– Антоша, что случилось? Что это? – она тянется к его щеке, и он по-лошадиному дергает головой.
– Сука! – говорит Боров, – СУКА! – кричит он в стену.
У меня моментально портится настроение. Я понимаю, что начинается дерьмо, и ничего я, скорее всего, здесь не получу.
Боров сглатывает слюну. У него такой вид, словно он намеревается блевануть.
– Хватит пить, Антон! – я тянусь за бутылкой, но Боров с неожиданным проворством опережает меня. Все происходящее пока что волнует одну лишь Юлю. В компании трех нетрезвых мужчин, у одного из которых в кровь разбит рот, она чувствует себя не совсем уютно.
Дверь несмело открывается, и в проем просовывается раскрасневшееся лицо состарившейся шлюхи:
– Не лезь, не лезь, – неожиданно визгливо приказывает кому-то эта пьяная баба, и дверь захлопывается.
– Что случилось? – спрашиваю я, проявляя ненужное никому участие.
– М-мне дали п…, – коротко объясняет Боров, – К-кто-нибудь видел ме-меня с такой х-харей? Да н-никто, нни-никогда не видел. П-пока вы здесь си-сидели, мне д-дали п…! А теперь н… отсюда!
– Да кто ж знал, что там? – оправдывается Иван. Он трет потную шею ладонью. Я выпячиваю нижнюю губу и пытаюсь сдуть налипшие на лоб волосы. По мне, так Борова хоть бы убили. Все равно.
Боров молчит с минуту, и мы молчим, делая вид, что слушаем музыку. Никакого страха у меня нет, я лишь раздражаюсь, прикидывая, сколько еще я могу задержаться в этой квартире. Время, необходимое для похода в магазин, давно истекло.
Боров кряхтит и, поднявшись, вновь направляется к двери.
– Ты куда? – Юля поднимается вместе с ним.
– Щас, – бросает Боров.
– Да что там такое? – спрашивает Юля, обращаясь к нам. У нее такой вид, словно она вот-вот заплачет. Я бы непременно рассказал ей, если бы знал. Снова раздаются крики и мат, теперь ближе.
Дверь снова распахивается, на этот раз открытая пинком. Боров влетает в комнату и падает на кровать с пружинистой сеткой, что стоит в углу. Какой-то мужик, голый по пояс и с волосатой, как у гориллы, грудью вваливается следом. Баба, та, что похожа на проститутку, держит его за одну руку, другой он пытается изобразить какой-то угрожающий жест. Глаза у этого типа налились кровью.
– Я тебе сказал! – орет он Борову, – я тебе сказал, не подходи к ней. Понял? А не понял, так я еще объясню.
Боров ворочается на кровати. Он так пьян, что с трудом может подняться, так что бить его сейчас – просто какое-то скотство.
– Держите его! – кричит нам баба, кивая на Борова. – Держите его здесь, чтобы он не выходил.
– Я тебя сейчас ух… – бормочет Боров, в очередной раз делая попытку встать на ноги. Вид у него совсем неважный – губы опять кровоточат, и на одном ухе какая-то ссадина, как у семилетнего шалопая.
– Да ты лежи-и-и! – протяжно и насмешливо заявляет гориллообразный мужик.
– Все нормально, Вася! Вася, он ее не ударил, – баба проститутского вида снова принимается тянуть за руку мужика, – ВСЕ НОРМАЛЬНО, ВАСЯ!
Но Вася ее не слышит, ему нравится избивать слабого. Со своей бабой они наверняка трахаются на четвереньках, а чтобы ей было больнее, одновременно с членом засовывает ей в зад два пальца. И они никогда не разговаривают во время секса, чтобы ему удобнее было представить на ее месте какую-нибудь грязную шлюху, без прав и сил сопротивляться. Но она наверняка это любит.