Несколько иначе оценивает последствия уничтожения Москвы неизвестный адресант, написавший из Москвы командующему военными экипажами императорской гвардии вице-адмиралу А.Ж.А. Гантому: «…невозможно, чтобы мы здесь зимовали. Наши средства этого нам не позволят. Разрушение огнем пяти шестых города уничтожило большую часть ресурсов, которые мы здесь надеялись иметь. Кавалерия, в особенности, уже значительно уменьшилась, и она особенно нуждается в жизненных припасах»[790].
О том, что уничтожение в московском пожаре части ресурсов не имело больших последствий, и трудности были связаны только с фуражом, писал историк и участник кампании Шамбрэ[791]. Но Шамбрэ тонко уловил еще один фактор: после пожара Москвы стал невозможен любой контакт между русским населением и Великой армией! Думаем, что Шамбрэ абсолютно прав. Наполеон не мог не осознавать политического и морально-психологического воздействия произошедшего события. Именно поэтому он столь судорожно стал оправдываться в глазах Петербурга и Европы[792], рассуждать об отмене крепостного права, оказывать помощь московским погорельцам, а затем создавать московский муниципалитет[793]. Главное, что особенно волновало и беспокоило Наполеона: сможет ли Александр, даже если он не причастен к пожару и желает мира, вступить в мирные переговоры с французами?
Следует признать, что последствия уничтожения Москвы оказались гигантскими: Великая армия Наполеона теперь была обречена на поражение.
Глава 4. Три портрета на фоне московского пожара
4.1. И.А. Тутолмин и его дети
24 сентября[794] 1812 г. секретарь-переводчик Наполеона Э.Д.Ф. Лелорнь д’Идевиль доставил в московский Воспитательный дом двух мальчиков, которые остались без родителей и были подобраны французами на улицах сгоревшей Москвы. Одному из мальчиков (Алексею Михайлову) было 7 лет, другому (Василию Михайлову) — 4 года. Французский император, которому доложили о сиротах, принял в их судьбе деятельное участие. Он не только приказал доставить детей в Воспитательный дом, но и неоднократно после этого осведомлялся о том, как они были устроены[795]. Согласно обычаю, мальчики получили фамилию того, кто принял участие в их судьбе, и стали Наполеоновыми. Вслед за ними 9 детей, присланные от военного губернатора Москвы и Московской провинции маршала А.Э.К.Ж. Мортье, герцога Тревизского, превратились в Тревизских, а поступившие от французского коменданта Москвы дивизионного генерала Э.Ж.Б. Мийо (тоже 9 детей) стали Милиевыми[796].
Так у Наполеона появилось двое русских детей, а у Мортье и Мийо — по 9. Об этом жизненном казусе, произошедшем в оккупированной французами и сгоревшей Москве, вряд ли стоило бы вспоминать почти через 200 лет, если бы он не высветил очень непростой аспект будней войны, когда грань, разделяющая людей на «своих» и «врагов», временами исчезает. Именно это произошло в истории с московским Воспитательным домом в 1812 г.
Как известно, московский Воспитательный дом был учреждён по инициативе И.И. Бецкого в 1763 г. для «приёма и призрения подкидышей и бесприютных детей». Огромный комплекс Воспитательного дома, настоящее воплощение идей Просвещения, занимал целую квадратную версту на набережной Москвы-реки. Ко времени вхождения в Москву неприятеля 333-и взрослых воспитанника (143 мальчика и 190 девочек) были эвакуированы в Казань. Однако в Москве продолжало оставаться 1125 воспитанников и воспитанниц младше 11 лет. Их было решено оставить до того момента, «пока опасность не станет неизбежной»[797]. Таково было секретное распоряжение вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны, августейшей покровительницы богоугодных заведений.
В течение августа главный надзиратель Воспитательного дома действительный статский советник 60- летний Иван Акинфиевич Тутолмин ежедневно осведомлялся у главнокомандующего Москвы Ростопчина о положении дел. Однако вплоть до самого последнего момента — до вечера 1 (13) сентября, когда стало известно о решении русского командования оставить столицу, Ростопчин, как можно понять, убеждал Тутолмина в отсутствии явной опасности и тянул с эвакуацией. Таким образом, ко времени вступления французов в Москву 2(14) сентября и началу грандиозного пожара Тутолмин и 1125 маленьких воспитанников оказались лицом к лицу с одним из величайших бедствий новой истории. Ситуация усугублялась тем, что в городе началась паника, сопровождаемая грабежами и убийствами.
790
№ — А.Ж.А. Гантому. Б.м., б.д. // Lettres interceptees. P. 340. В отечественной историографии о наличии продовольствия у Великой армии в Москве и отсутствии фуража писал А.К. Дживелегов (Дживелегов А.К. Наполеон перед отступлением // Отечественная война и русское общество. С. 181–182.
791
Chambray G. Op. cit. 164–165. О том, что припасов было достаточно, но не было фуража, утверждал и Деннье (Denniee P.P. Op. cit. P.97). Об отсутствии фуража, а также о недостатке мяса и хлеба записал 27 сентября Пейрюсс (Peyrusse G.J. Op. cit. P. 104–105). О «мнимом изобилии», когда было вдоволь ликера, сахара и варенья, и не было мяса и хлеба написал Монтескьё Фезенсак (Fezensac R.A.P.J. Op. cit. P. 59).
792
Об очевидном беспокойстве Наполеона по поводу реакции Парижа и Европы свидетельствует письмо императора Марии-Луизе от 21 сентября (Наполеон — Марии-Луизе. Москва, 21 сентября 1812 г. // Lettres inedits de Napoleon I.P. 81–82).
793
И. Фьеве, постоянный информатор Наполеона, сообщал императору из Парижа в октябре 1812 г. после получения известий о пожаре Москвы: «Невозможно описать того изумления и ужаса, которые произвела в Париже весть о пожаре Москвы. Давно уже народы позабыли о войне, доводимой до крайности. Нашему времени суждено все исчерпать, все довести до крайности, и это событие без сомнения нанесет сильный удар высокому идеалу воинской славы. «…» Время, прошедшее с тех пор как бюллетень принес эту весть, до сих пор не ослабило силы произведенного впечатления. Это такое событие, которого последствия неисчислимы, и чем более в него вдумываешься, тем более открываются новые виды» (Цит. по: Попов А.Н. Французы в Москве. С. 81–82).
794
* Даты этого раздела даны по новому стилю, которые дублируются датами по старому стилю, указанными в скобках. Даты в документах указаны по старому стилю.
795
И.А. Тутолмин — вдовствующей императрице Марии Фёдоровне. 11 ноября 1812 г. Копия // Отдел письменных источников Государственного исторического музея. ОПИ ГИМ. Ф. 160. Ед. хр. 199. Д. 65; Именной список детям, присланным в московский Воспитательный дом от французских начальников. 11 ноября 1812 г. // Там же. Л. 86. Донесение И.А. Тутолмина Марии Фёдоровне от 11 ноября 1812 г. опубликовано в «Русском архиве» (1900. № 11. С. 462–473), однако рукописный текст, использованный нами, имеет отличия от опубликованного; все дальнейшие ссылки — на рукописный текст.
796
И.А. Тутолмин — вдовствующей императрице Марии Фёдоровне. 11 ноября 1812 г. Л.65; Именной список… Л. 86–86 об.
797
Ведомость о числе воспитанников. 6 сентября 1812 г. Копия // ОПИ ГИМ. Ф. 160. Ед. хр. 199. Л. 79.