Себастьяни, чья кавалерия шла в голове авангарда, воспользовался в качестве проводника услугами того московского француза, которого «прихватил» возле Никольских ворот. Несмотря на неоднократные попытки проводника как можно скорее закончить свою миссию, сделать это ему не удалось, и он был отпущен только у заставы, через которую вышли войска Милорадовича[98].
Было около шести часов вечера, когда авангард Себастьяни, вслед за частями Милорадовича, вышел за пределы города. «В это время заходило солнце при ясной погоде, совсем не такой, как утром, когда было пасмурно и холодно», — вспоминал Роос[99]. Здесь, возле Рогожской и Покровской застав, русские и французские части снова, как это было недавно, смешались. «… мы, выбравшись за город, — вспоминал Роос, — увидели несколько русских драгунских полков, частью построенных, частью проходивших мимо. Мы с самыми мирными намерениями выстроились против них. Они обнаружили подобное же настроение, офицеры и солдаты сблизились, протягивали друг другу руки и фляжки с водкой и разговаривали, как умели»[100].
Выдвижение французского авангарда за пределы города, несмотря на все задержки, произошло гораздо быстрее, чем на то рассчитывал Милорадович. При выезде из города (вероятно, из Рогожской заставы) он увидел влево от себя неприятеля: «двух уланов, а за ними конницу, тянувшуюся наперерез Рязанской дороге»[101]. Как пишет А.А. Щербинин (прапорщик, состоявший при арьергарде), Милорадович, одетый в полную форму, «с тремя звездами, без шинели», немедленно бросился к неприятелю, требуя начальника. Этим начальником оказался все тот же Себастьяни. Милорадович с возмущенным видом заявил ему о том, что «мы заключили с Неаполитанским королем соглашение о перемирии вплоть до 7 часов утра, и вот Вы преграждаете мне дорогу»! На это французский генерал заявил, что не получал от Мюрата никакого уведомления на этот счет[102]. Тем не менее, Себастьяни приказал своей кавалерии остановиться «параллельно Рязанской дороге», по которой свободно прошли последние войска русского арьергарда и обозы. Себастьяни, указывая на проходившие мимо русские войска и повозки, сказал Милорадовичу: «Сознайтесь, что мы предобрые люди; все это могло быть наше». «Ошибаетесь, — ответил Милорадович, — вы не взяли бы этого иначе, как перешагнув через мой труп, а сто тысяч человек, которые стоят позади меня, отмстили бы за мою смерть»[103].
Когда русский авангард уже удалился от города версты на четыре, к Милорадовичу примчался генерал- майор Панчулидзев, сообщивший, что два его драгунских полка оказались отрезанными французской кавалерией[104]. Это обстоятельство заставило Милорадовича немедленно броситься к неприятельскому авангарду. Он «проскакал один, без трубача, через неприятельские посты, сказал приветствие Себастьяни, и не ожидая его ответа», скомандовал нашим полкам «По три направо, заезжай!», вывел их из неприятельской цепи и с ними вместе освободил еще множество подъехавших из Москвы экипажей[105].
В сущности, Себастьяни не оставалось ничего другого, как безучастно наблюдать за действиями русского арьергарда и тянувшимися из Москвы бесчисленными обозами и отставшими русскими солдатами. Во-первых, французский генерал должен был следовать указаниям, пусть и очень неопределенным, по поводу перемирия с русскими; во-вторых, у него просто не было достаточных сил для активных действий; в-третьих, Себастьяни, по-видимому, как и его солдаты, сам поддался расслабляющему действию надежд на долгожданный и столь всеми желаемый мир.
«Тем временем мы подметили, — вспоминал Роос, чей полк оказался «в недалеком расстоянии от города, вправо от дороги, ведущей на Владимир и Казань»[106], - что русским так же, как и нам, мир был желателен, и мы видели, что лошади у них так же истощены, как и у нас, ибо при переправе через канаву многие из лошадей падали, поднявшись потом медленно и с трудом, совсем как это бывало и у нас»[107].
Немного юго-восточнее Рооса наблюдал за происходившим другой немец, но служивший в русской армии, — Клаузевиц. Он видел, как «обе стороны продолжали стоять близко одна против другой, не предпринимая никаких враждебных действий. С этого места мы могли видеть, как через заставы, расположенные в стороне от нас, из пустеющей Москвы непрерывной вереницей тянулись небольшие русские телеги, причем в эти первые часы французы их не тревожили; наоборот, казалось, что казаки все еще продолжают быть хозяевами этих частей города, тогда как французский авангард был занят исключительно русским арьергардом. Далее, мы отсюда наблюдали, как в крайних предместьях Москвы уже в нескольких местах подымались столбы дыма, являвшимися по мнению автора следствием господствовавшего там беспорядка»[108].
98
Изарн Ф. д’. Указ. соч. Ст. 1408–1409; Domergues А. Ор. cit. Р. 40–41. В тексте Домерга говорится, что авангард Себастьяни вышел к Рогожской заставе.
101
М.И. Богданович, источником которого, без сомнения, был текст А.И. Михайловского-Данилевского и текст А.А. Щербинина, удивительным образом совершенно исказил всю сцену! (Богданович М.И. Указ. соч. С. 285). Возможной причиной этого стало утверждение Щербинина о том, что отряд Себастьяни был назначен «в обход левого фланга нашего и, перешед Москву-реку вброд у Воробьевых гор, готовился отрезать арьергарду отступление» (Щербинин А.А. Записки / / Харкевич В. Указ. соч. Вып.1. С. 27).
102
Клаузевиц сообщает, что Милорадович «сделал ему (Себастьяни. — В.З.) самые энергичные представления по поводу слишком поспешного движения вслед за русскими французского авангарда, на что Себастьяни легко мог ответить указанием, что наше прохождение через город, задержанное различными обстоятельствами, затянулось на более долгий срок, чем то могли предполагать французы» (Клаузевиц К. Указ. соч. С. 85–86).
103
Эта сцена описана Щербининым (Щербинин А.Л. Указ. соч. С. 26–27) и Михайловским-Данилевским «со слов графа Милорадовича» (Михайловский-Данилевский С. 284–285). Из какой заставы, согласно картине, нарисованной Милорадовичем, могли выйти войска Себастьяни? Из Рогожской? Скорее даже не оттуда, а из Проломной заставы.
104
Михайловский-Данилевский, как можно понять, со ссылкой на Милорадовича, писал не о двух полках, а о двух эскадронах. Богданович предположил, что это были два эскадрона Польского уланского полка. В этом случае речь должна идти о генерал-майоре С.Д. Панчулидзеве 2-м, чья бригада была во 2-м резервном кавалерийском корпусе 1-й Западной армии. Но сам Милорадович говорил о двух драгунских полках! (Милорадович М.А. Указ. соч. С. 60). В этом случае речь может идти о генерал-майоре ИД. Панчулидзеве 1-м, командовавшем бригадой из Харьковского и Черниговского драгунских полков, входившей в 4-й резервный кавалерийский корпус 2-й Западной армии. Еще один свидетель — прапорщик В.А. Перовский уверявший, что сам наблюдал за беседой Панчулидзева с Себастьяни, говорит, что отрезанными были драгунский и казачий полки (Из записок покойного графа Василия Алексеевича Перовского. Ст. 1032). Как трудно найти истину!
106
То есть где-то на уровне Рогожской или Проломной заставы. Роос вспоминал: когда они стали располагаться на ночлег, влево виднелось «огромное, широко раскинувшееся здание, которое мы принимали за монастырь». Вероятно, это были строения Екатерининского дворца.